Он ничего не сказал, только оторвал от себя, рванув в коридор и возвращаясь обратно с ингалятором. Подставив его к моим губам, позволил накрыть его ладони своими и, нажимая на баллон, повторял:
- Дыши, Рыбка. Дыши, моя маленькая. Я с тобой.
Глава 17
Унес ее в кровать, позволив вытирать слезы о мою руку, и только когда уснула, тихо, дергано, перевел дух. Плачет она, а душа в клочья у меня рассыпается. Выплакала, выкричала, и уснула, кроха.
Зимнее солнце уже село, и комната погрузилась бы во мрак, если бы не гирлянда под полотком, которая в своем собственном ритме мигала, то совершенно затухая, то задорно вспыхивая.
Укрыл ее одеялом, прижимая к себе и уткнувшись в волосы носом, размышлял о том, как она жила. Видел картинки, как одиноко бродит по квартире из угла в угол, не в силах найти место, как заламывает руки и сидя на коленях, утирает горькие слезы. Так было. Я не сомневался, и жгучее желание не позволить этому повториться горело в груди.
Не смогу.
Я ей, по сути, всем обязан. Тем, что в голове тогда появилось, тем, что по жизни достиг, и сейчас, вернувшись к ней, уже повзрослевшей, я будто у судьбы выиграл в карты. Она мой приз, смысл, к которому я шел так долго.
Смял ее неосознанно, опасаясь, что проснется, но она только всхлипнула и прижалась лбом к моей груди, поджимая к себе руки и утопая в моем захвате. Маленькая моя.
Захотелось с ней все заново. И для себя, трудоголика, лишенного домашнего тепла, и для нее, погрязшей в одиночестве. И вроде весь мир вокруг, а для меня он в крупицу сжался, в маленькую квартирку, где в постели я и она, под теплым пледом и светом гирлянды.
Диван только ее этот…
Согнул ноги в коленях, не в состоянии их вытянуть, упираясь в ручку, и вздохнул, рассматривая фотокарточки, бережно приколотые прямо к обоям.
Рыбки.
Вот Наташино фото. Я даже платье ее это помню, на чьем-то дне рождении было. Смеется, держит в руках бокал с соком и шутливо отмахивается рукой.
Ксюша. В зеленом платьице и очень хмурая, с букетом ромашек на лавочке во дворе. И даже бабушка их, что всегда пугала меня до дрожи, своим слишком разумным взглядом, который подмечал каждую деталь. Это ведь она меня первая с сигаретой поймала. Родителям, правда, ничего не сказала, лишь вздохнула разочаровано.
Не последняя конечно сигарета была, но каждый раз ее лицо перед глазами вставало и этот расстроенный взгляд.
Она у них одна была. Про родителей Наташа никогда не говорила, только отшучивалась и уходила. Все думали, что они пропали. Просто исчезли, в одно прекрасное утро, собрав чемоданы и переступив порог. На деле же, они их просто бросили, оставив на престарелую тогда уже мать.
Свинство.
Предательство и потери – вот и вся жизнь Ксюшина. Не удивительно, что она в хорошее верить не хочет. Может даже не может. Сказки для нее только в детских книгах существуют.
«Давай не будем портить сказку обещаниями»
Для нее это впервые, и она просто трусит.
Думает, наверное, что переболела бы, отпустила, пережила, а мне кажется, в конец бы рассыпалась, уйди я сейчас. Сломалась бы, решив, что самое лучшее в ее жизни уже произошло.
Рыкнул, сжав челюсть до скрипа.
Невыносимо было думать, что она может исчезнуть, пропасть, растворится в суете дней. Это какой-то пиздец.
Потер лоб ладонью, стряхивая с глаз мерзкое липкое чувство, что беспощадной мразью прилипло к коже. Ее не станет. У меня не осталось сомнений, что она сломается, сдастся.
Посмотрел на спящее личико и задышал чаще.
Не могу. Не могу, рвет изнутри! Как будто закипел и сейчас рвану!
Моя! Не допущу, не позволю! Спасу и в объятиях задушу, все, чтобы она осталась со мной.
Будто слыша мои мысли, Ксюша слабенько заскулила и захныкала, заметавшись на постели.
- Отпусти! Отпусти меня! Нет! – Сел, не понимая, что я сделал. Или не я? – Нееет! Ты ее не тронешь! – Закричала так громко, что сама проснулась и резко села, обнимая себя руками и вновь заплакав.
- Ксюш. Ксюша, что тебе приснилось? – Обнял и она ответила, буквально бросившись в мои объятия, вздрагивая и сжимая плечи пальчиками так бешено, что у меня вновь заныла печенка.
- Он! Он мне снился!
- Кто? - Вытекла из моих рук и со стоном упала на подушку, сглатывая колючий, судя по всему, ком:
- Андрей.
Кулаки сами собой сжались, услышав из ее уст чужое имя, но пыл остудил контекст. Она кричала, значит что-то плохое, страшное. Лоб блестел, покрытый испариной, но холодный, прямо ледяной.
- Это он… Из-за него Наташа умерла?
Несколько секунд пытался въехать, причем здесь Наташа и какой-то Андрей, а осознав, взбесился.