Решение Ватикана прибегнуть к подобной подстрекательской риторике, конечно, весьма деструктивно, учитывая влияние этого института и общее высокое уважение, которым пользуется Папа Франциск. Если гендер - это ядерная бомба, она должна быть демонтирована. Если это сам дьявол, то все, кто представляет гендер, должны быть изгнаны из человечества. То, что он говорит, явно абсурдно и опасно, но в то же время вполне тактично: независимо от того, фигурирует ли гендер как оружие разрушения, дьявол, новая версия тоталитаризма, педофилия или колонизация, он принял поразительное количество фантазматических форм, затмив собой как академический, так и обыденный обиход. Как следствие, распространение идеи о разрушительной силе гендера - один из способов вызвать экзистенциальный страх, который затем может быть использован теми, кто хочет усилить государственную власть в надежде на возвращение к "безопасному" патриархальному порядку. Страх разжигается для того, чтобы те, кто обещает его ослабить, могли выступить в качестве сил искупления и восстановления. Страх и создается, и эксплуатируется для того, чтобы сплотить людей в поддержку разрушения различных социальных движений и государственной политики, которые, как считается, организованы по гендерному признаку.
Вооружение этого страшного фантома "гендера" авторитарно по своей сути. Откат прогрессивного законодательства, безусловно, вызван ответной реакцией, но эта реакция описывает лишь реактивный момент в этой сцене. Проект возвращения мира к временам до "гендера" обещает возвращение к патриархальному порядку мечты, который, возможно, никогда не существовал, но занимает место "истории" или "природы" - порядку, который может восстановить только сильное государство. Укрепление государственной власти, включая власть судов, вовлекает антигендерное движение в более широкий авторитарный проект. Выдвижение сексуальных и гендерных меньшинств в качестве угрозы обществу, примера самой разрушительной силы в мире, с целью лишить их основных прав, защиты и свобод, делает антигендерную идеологию частью фашизма. По мере нарастания паники государству дается полная лицензия на отрицание жизни тех, кто через синтаксис фантома стал представлять угрозу для нации.
Взяв под прицел гендер, некоторые сторонники антигендерного движения утверждают, что защищают не просто семейные ценности, а сами ценности, не просто образ жизни, а саму жизнь. Фантазм, питающий фашистские тенденции, - это стремление тотализировать социальное поле, внушая населению страх перед своим экзистенциальным будущим - или, скорее, эксплуатируя существующие страхи и придавая тотализирующую форму своему "делу". Было бы соблазнительно сказать, что "гендер" - это пустой знак, потому что он больше не относится ни к чему, что мы могли бы понимать как гендер, когда он привлекает и мобилизует страхи нескольких порядков в обществе, включая экономический и экологический. Но он не столько пустой, сколько переопределенный, вбирающий в себя дико разные представления о том, что угрожает миру, из социальной истории и политического дискурса. Кроме того, "гендер" обозначает, даже в повседневном воображении, некий способ жизни тела, так что жизнь и тело составляют поле его действия. Телесная жизнь связана со страстью и страхом, голодом и болезнью, уязвимостью, проницаемостью, релятивностью, сексуальностью и насилием. Если жизнь тела, отдельная или дифференцированная жизнь тела, даже при самых благоприятных условиях уже является местом, где скапливаются сексуальные тревоги, где поселяются социальные нормы, то вся сексуальная и социальная борьба в жизни может найти место и побуждение именно там. Как в движении антигендерной идеологии "гендер" - это нечто большее, чем пол, так и вне этого дискурса "гендер" - это чувства воплощенной жизни, сформированные и оформленные социальными условностями и психическими нарушениями. Когда вам говорят, как итальянский премьер-министр Джорджия Мелони сообщила итальянской и испанской общественности, что защитники гендера лишат вас вашей половой идентичности, это вызывает страх и возмущение у тех, чья половая идентичность является основополагающей для их ощущения того, кто они есть. Нагнетание страха в целях лишения транссексуалов их прав на самоопределение - это мобилизация страха перед аннулированием своей половой идентичности для того, чтобы аннулировать половую идентичность других. Сам страх быть лишенным чего-то столь интимного и определяющего, как половая идентичность, зависит от общего понимания того, что это будет, по сути, лишением; другими словами, было бы неправильно лишать кого-то полового аспекта его сущности. Исходя из этой предпосылки, можно было бы универсализировать это требование, отказаться от любой деятельности, которая лишает кого-либо половой идентичности, включая транссексуалов, но оказалось, что верно и обратное, когда отстаивание права на собственный пол требует, чтобы другие лишились своего.