И снова тишина, как под водой.
Я посмотрела на свою руку. И когда попыталась отнять ее от Папиной – холодной, неподвижной, мертвой – руки, я услышала звук, как будто что-то отклеивалось. На его руке остался силуэт моей ладони из засохшей слизи. Я потерла пальцы. Слизь на них растрескалась и осыпалась. Я еще раз посмотрела на Папу. А затем упала на бок и потеряла сознание.
Это было четыре года назад. Здешние люди знают, что все это сделала я. Они хотят моей крови, собираются пытать меня, а затем убить. Что будет после того… я лучше промолчу.
Сегодня ты хочешь знать, как я стала тем, чем стала. Хочешь знать, как я здесь оказалась… Это долгая история. Но я тебе расскажу… Я тебе расскажу. Ты дурак, если веришь тому, что обо мне говорят. Я расскажу тебе мою историю, чтобы опровергнуть ложь. К счастью, даже длинный рассказ поместится в этот твой лэптоп.
У меня два дня. Надеюсь, времени хватит. Скоро меня догонит Оно.
Мать назвала меня Оньесонву. Это значит «Кто боится смерти?». Она хорошо меня назвала. Я родилась двадцать лет назад, в плохие времена. По иронии судьбы я выросла вдали от убийств…
Глава вторая
Папа
Только взглянув на меня, все видят, что я дитя изнасилования. Но когда меня впервые увидел Папа, он смотрел сквозь это. Это единственный человек, кроме мамы, который, можно сказать, полюбил меня с первого взгляда. Отчасти поэтому мне было так трудно отпустить его после смерти.
Это я выбрала Папу для мамы. Мне было шесть лет.
Мы с мамой только что поселились в Джвахире. До того мы кочевали. Однажды, бредя по пустыне, мама остановилась, словно услышала чей-то голос. Она часто вела себя странно, беседовала с кем-то. Потом сказала: «Тебе пора пойти в школу». Я была слишком мала, чтобы понять истинные причины. В пустыне я была вполне счастлива, но, когда мы поселились в городе Джвахир, моей площадкой для игр тут же стал базар.
В первые дни, чтобы быстро заработать, мама продала бóльшую часть своего сладкого кактуса. В Джвахире сладкий кактус ценится выше денег. Это изысканный деликатес. Мама сама научилась его выращивать. Видимо, она всегда знала, что вернется к людям.
Спустя несколько недель она посадила принесенные с собой саженцы и открыла ларек. Я помогала как могла. Носила и расставляла вещи, зазывала покупателей. За это она разрешала мне час в день бродить, где захочу. В пустыне в ясные дни я могла уйти от мамы на целую милю. Ни разу не потерялась. Базар был для меня мал. И все же там было на что посмотреть, а за каждым углом поджидали неприятности.
Я была счастливым ребенком. Люди при виде меня цокали языком, бурчали что-то и отводили взгляды. Но мне было все равно. Можно было гоняться за курами и ручными лисами, переглядываться с другими детьми, наблюдать за перепалками. Иногда песок под ногами был влажным от верблюжьего молока, иногда – жирным и пах пролитым душистым маслом пополам с золой от благовоний, а часто был перемешан с верблюжьим, коровьим или лисьим дерьмом. Здесь был очень затоптанный песок – там, в пустыне, он оставался нетронутым.
Мы прожили в Джвахире всего несколько месяцев, когда я нашла Папу. В тот судьбоносный день было жарко и солнечно. Уходя от мамы, я взяла с собой чашку воды. Первым делом мне захотелось пойти к самой странной постройке Джвахира: к Дому Осугбо. Меня всегда тянуло к этому большому квадратному зданию. Покрытое диковинными украшениями и символами, оно было самой высокой и единственной полностью каменной постройкой в Джвахире.
– Однажды я сюда войду, – сказала я, глядя на него. – Но не сегодня.
Я отважилась уйти от базара на неизученную территорию. В магазине электроники продавались уродливые восстановленные компьютеры. Такие небольшие черные и серые штуки с обнаженными платами и треснутыми корпусами. Мне стало интересно, чувствуют ли они себя такими же уродливыми, как выглядят. Я ни разу не прикасалась к компьютеру. Потянулась потрогать один.
– Та! – произнес хозяин из-за своего компьютера. – Не трожь!
Я отпила воды и пошла дальше.
Потом ноги принесли меня к пещере, полной огня и грохота. Белая саманная постройка была открыта. Внутри, в темноте, время от времени вспыхивал огонь. Наружу, словно из пасти чудовища, вырывался жар горячее ветра. Большая вывеска на фасаде гласила