– Откуда ты? – спросили мы хором.
– С Запада, – ответили оба и кивнули – все эву были с Запада.
– С тобой все нормально? – спросил он.
– А?
– Ты странно ходишь.
Я почувствовала, как лицо запылало. Он снова улыбнулся и помотал головой.
– Зря я… – он запнулся. – Но поверь: они всегда будут считать нас злом. Даже если ты себя… порезала.
Я нахмурилась.
– Зачем тебе это? Ты же не отсюда.
– Но я тут живу, – сказала я, защищаясь.
– И что?
– Ты кто? – спросила я сердито.
– Тебя зовут Оньесонву Убейд-Огундиму. Ты дочь кузнеца.
Я прикусила губу, стараясь выглядеть по-прежнему сердитой. Но он назвал меня дочерью кузнеца, не падчерицей, а это вызывало улыбку. Он ухмыльнулся.
– А еще ты та, кто сидит голышом на дереве.
– Ты кто? – спросила я снова.
Мы, должно быть, странно смотрелись вдвоем на обочине.
– Мвита.
– А фамилия у тебя какая?
– У меня нет фамилии, – сказал он сухо.
– А… ясно.
Я оглядела его одежду. На нем были обычные мальчишеские вещи – линялые синие штаны и зеленая безрукавка. Сандалии старые, но кожаные. В сумке лежали старые учебники.
– Ну… а где ты живешь?
Голос слегка смягчился:
– Не беспокойся об этом.
– Как вышло, что ты не ходишь в школу?
– Я хожу в школу. И моя школа лучше вашей, – он достал из кармана конверт. – Это твоему отцу. Я шел к вам домой, но ты можешь сама ему отнести.
На конверте из пальмовой бумаги стояла печать с эмблемой Осугбо – бегущей ящерицей. Каждая ее лапа символизировала одного из старейшин.
– Ты живешь по той дороге за эбеновым деревом, да? – спросил он, глядя мимо меня.
Я рассеянно кивнула, все еще разглядывая конверт.
– Ладно, – сказал он и ушел.
Я стояла и смотрела ему вслед, почти не замечая, что пульсирующая боль между ног усилилась.
Глава шестая
Эшу
С того дня я стала встречать Мвиту повсюду. Он часто приходил к нам с посланиями. А пару раз я натыкалась на него по пути в Папину кузню.
– Как так вышло, что вы мне про него не сказали? – спросила я родителей однажды за ужином.
Папа уплетал пряный рис. Он откинулся с набитым ртом и занес руку над тарелкой. Мама подложила ему козлятины. Они одновременно сказали:
– Я думал, ты знаешь.
– Я не хотела тебя расстраивать.
Родители тогда уже столько всего знали. Могли понять и то, что не смогут оберегать меня вечно. То, что грядет, придет.
Мы с Мвитой разговаривали при каждой встрече. На бегу. Он всегда спешил.
– Куда ты сейчас? – спросила я, когда он доставил Папе очередной конверт от старейшин.
Папа делал для Дома Осугбо большой стол, на котором надо было выгравировать какие-то очень важные символы. В принесенном конверте были очередные чертежи.
– Кое-куда, – с ухмылкой ответил Мвита.
– Почему ты всегда торопишься? – сказала я. – Ну давай. Чуть-чуть.
Он повернулся, чтобы уйти, но передумал.
– Хорошо.
Мы сели на ступеньках, ведущих в дом. Через минуту он сказал:
– Если долго пробыть в пустыне, услышишь, как она говорит.
– Конечно. А громче всего она говорит ветром.
– Точно. Бабочки хорошо понимают пустыню. Поэтому они и перелетают то туда, то сюда. Они всегда беседуют с землей. Говорят и слушают поровну. На языке пустыни можно позвать бабочек.
Он поднял голову, набрал побольше воздуха и выдохнул. Я узнала песню. Пустыня поет ее, когда все хорошо. В дни нашего кочевья, когда пустыня так пела, мы с мамой ловили скарабеев, медленно пролетавших мимо. Убери жесткую скорлупу и крылья, высуши остальное на солнце, добавь приправы – объедение.
На песню Мвиты слетелись три бабочки – маленькая белая и две большие желто-черные.
– Дай я попробую, – волнуясь, сказала я.
Вспомнила свой первый дом. Затем открыла рот и запела пустынную песню мира. Я привлекла двух колибри, они покружили вокруг нас и улетели. Мвита отпрянул от меня, пораженный.
– Ты поешь как… У тебя красивый голос.
Я отвернулась, сжав губы. Голос достался мне от злого человека.
– Еще, – попросил он. – Спой еще.
Я спела ему песню, которую придумала пяти лет от роду, когда была счастлива и свободна. Воспоминания о том времени были туманны, но песни, которые пела, я помнила хорошо.
Так было с Мвитой каждый раз. Он учил меня какому-нибудь простому колдовству, а потом поражался тому, как легко я схватываю. Он был третьим, кто увидел это во мне (первой и вторым были мама и Папа), может быть, потому, что в нем это тоже было. Мне было любопытно, где он научился тому, что знал. Кто его родители? Где он живет? Мвита был такой загадочный… и такой красивый.