Кто боится вольных каменщиков

Однако самое интересное здесь состоит в том, что формула осуществляющий обряд действует (или страдает) в качестве своей души в ритуале Переход может действовать в обратную сторону; душа, дух, Бог или другая сверхъестественная сущность действуют (или страдают), как человек, животное, дерево, камень или любая другая естественная вещь, одушевленная или неодушевленная. Сверхъестественное умирает, как естественное. Отсюда следует, что различие между одушевленным и неодушевленным не является одним из основных в феноменологии религии. Более того, в широком спектре мифов различие между естественными вещами, которые могут быть населены, временно или постоянно, сверхъестественными, и сверхъестественными как теми, которые могут населять естественные, кажется еще более важным, чем различие между «священным и профанным» (которое было сформулировано Эмилем Дюркгеймом и позже Мирчей Элиаде). Священное, в таком случае, может быть редуцировано ко всем вещам (а также временам, местам, словам и т. д.), отмеченным присутствием сверхъестественного. Так, в случае масонского ритуала, например, «Слово» является священным, в то время как душа, к которой Слово имеет символическое отношение, является сверхъестественным[531].

Вторая стадия ритуала, в которой кандидат становится как бы другим — т. е. Хирамом, — приводит нас ко второму общему типу ритуала, евхаристическому, в котором тело разламывается и раздается участнику/ам, чтобы они могли символически приобрести сущность этого тела, или участвовать в ней. Распад, расчленение и последующее восстановление мертвого тела Хирама принадлежат к этому типу обряда.

В противоположность первому общему типу, ритуалы второго характеризуются заметной центробежной тенденцией; действие проводящего ритуал направлено скорее вовне, чем вовнутрь, в некоторых случаях даже за пределы самого ритуала. Евхаристический ритуал является в принципе неопределенным и может повторяться бесконечно. Он представляет собой зеркальное отражение ритуала Перехода, которому он явно симметричен. В случае масонского Ритуала, рассматриваемого как целое, как один сложный этос, выделение евхаристической фазы было бы совсем не простой задачей. Начиная с естественной, хотя и насильственной, смерти Мастера Хирама (естественной в смысле ее отношения к физическому телу Хирама), именно эта смерть служит осью симметрии и основной разделительной линией ритуала.

Само событие, или факт, мертвого тела Хирама, если его представить как один из составляющих элементов этоса, явно имеет трехчастную структуру, состоящую из трех более или менее различных и ритуально гетерогенных частей: разложение тела в результате гниения, его расчленение масонами и его восстановление. Первая стадия этого некромантического комплекса занимает промежуточное положение между естественным и сверхъестественным и между ритуалами Перехода и евхаристического типа. С одной стороны, мы имеем дело с совершенно естественным феноменом разложившегося трупа. С другой стороны, — и это совершенно точно соответствует Хирамовой легенде, — перед нами представление о мертвом теле как о том, что может дать человеку ключ к секрету Слова. Или как о том, от чего прямо или косвенно может быть приобретено Слово, поскольку труп, хотя сам по себе и является естественной и неодушевленной вещью, служит как орудие или вместилище сверхъестественного. (Это отличный пример такой вещи, которая, не будучи священной, является недвусмысленно сверхъестественной.) Труп как орудие или вместилище сверхъестественного — это также анимистическое представление, имеющее чрезвычайно широкое распространение, от «летающего трупа» Веталы в индийском фольклоре до ролон тибетских народных сказок. В соответствии с этими представлениями, вселиться в труп (или использовать его) могут духи предыдущих обладателей, а также и другие духи, или даже те из еще живущих, кому известен секрет управления трупом при помощи магических слов и комбинаций звуков — мантр—устных или письменных[532]. Все это, однако, в том случае, если труп еще не полностью разложился и все еще находится в состоянии, пригодном для магической манипуляции, что, конечно же, уже не относится к трупу Хирама.

531

После всего вышесказанного, мы можем сказать, что «священное» дано внешнему наблюдателю в феномене (храм, ритуал, праздник, миф и т. д.), который может быть описан как целое (этос) или как функция или группа функций. В то время как «сверхъестественное» является в феноменологии религии чисто относительным понятием, понятием, которое не может быть термином описания наблюдаемых фактов, но которое может быть использовано в интерпретации этих фактов наблюдателем, а также наблюдаемыми. Так, когда в комментарии на фрагмент из Вед мы читаем, что «сома [зелье, использовавшееся в их священных ритуалах], которую мы даем Богам и пьем сами, — это не настоящая сома», мы понимаем, что, используя наш описательный язык, сома, которую мы даем и пьем, священна: она обладает определенной функцией, но существует иная сома, которая является сверхъестественной. Подобным же образом, когда мы читаем в некоторых масонских книгах, что масонский Ритуал имеет значение и силу, которые не могут быть поняты его участниками, поскольку это понимание касается самого проведения Ритуала, то эти значение и сила могут быть описаны как сверхъестественные по отношению к священности Ритуала.

532

Одну из позднейших модификаций этого представления, источником которой, вероятно, являются египетские магические практики эллинистического периода, можно увидеть в средневековой еврейской легенде о Големе.