Официантка принесла сто граммов водки и немудрящую закуску. Наскоро перекусив, Николай пересчитал наличность. Выходило неполных пять рублей. Рассчитавшись, он поинтересовался у официантки, как лучше пройти в павильон, где собираются любители шахмат. Он знал один в центре парка, но по дождю идти не хотелось, а где-то в этой стороне, он вспомнил, располагался такой же. Оказалось, совсем близко.
По сравнению с наполняемостью «Закусочной», любителей шахмат на открытой веранде сегодня оказалось мало, но эти немногие были полностью увлечены игрой. Постояв у одной доски, у другой, Николай обратил внимание на движение в углу веранды. Там хорошо одетый мужчина встал из-за доски и сокрушенно выдохнул:
— Сдаюсь.
К нему подошел бойкий молодой паренек, с которым мужчина отошел в сторону, и они что-то быстро передали друг другу. Паренек вернулся к выигравшему и, как показалось Прохорову, сунул тому крупную денежную купюру. Выигравший, мужчина лет сорока, оглядевшись вокруг и не увидев желающих играть, изобразил на лице грусть. Сыщика он явно не брал в расчет. «Ну, это вы, ребята, зря», — мстительно подумал Прохоров и шагнул к опустевшему месту за столом. Мужчина с удивлением глянул на скромно одетого гостя столицы и с явным одесским говором как бы между прочим поинтересовался:
— Молодой человек желают играть?
— Желают.
— Так милости просим, — мужчина указал на место против себя. Прохоров уселся и принялся расставлять фигуры.
— Молодому человеку известны условия игры?
Прохоров изобразил непонимание и пожал плечами.
— Мотя, объясни товарищу.
Паренек подошел к новичку и что-то прошептал ему на ухо. Тот согласно кивнул головой. Ответ Мотю явно не устроил, и он снова о чем-то спросил Прохорова. В ответ сыщик как бы невзначай приподнял руку и показал запястье, на котором блеснули новые часы. Ассистент сделал утвердительный кивок в сторону мастера.
— Однако, Мотя, этот молодой человек любит рисковать. Не боитесь проиграть?
— Горя бояться — счастья не видать.
— Послушайте, Мотя, если этот молодой человек Эммануил Ласкер, то кого мы проводили в прошлом году в Америку? — мужчина внимательно посмотрел на партнера.
Николай хотел ответить что-нибудь заковыристое, но его уже стала утомлять эта словесная эквилибристика, и он просто развел руками.
— Тогда вы, наверное, очень любите деньги, молодой человек. Выбирайте, — он протянул кулаки с зажатой в одном из них пешкой.
Как и предполагал Прохоров, фасону у партнера было больше, чем мастерства. Через полчаса мужчина развел руками и печально констатировал:
— Если он и не Ласкер, то его ближайший родственник. Ваша взяла. Мотя, — сделал он знак ассистенту и сунул руку в карман. В этот момент Прохоров нагнулся к партнеру и тихо, но внушительно произнес: «Спокойно, гражданин, пройдемте со мной».
— Боже ж мой, он еще и родственник самого МУРа, — мастер поискал глазами Мотю, но того, похоже, смыло дождем.
Прохоров с партнером медленно пошли по аллее. Поравнявшись с комсомольцами, собирающими деньги для испанских детишек, сыщик по-военному скомандовал шахматисту: «На месте стой!» — и подтолкнул к столу. Обрадованные ребята, вскинув кулаки, радостно выкрикнули: «Салуд, камарадос!»
— Приветствуй комсомол, — грозно рыкнул Николай спутнику. Тот промычал что-то невнятное, подняв вверх кулак.
— А теперь клади мой выигрыш в эту дырку.
Партнер, повеселев, сунул купюру в ящик.
— Молодец. А теперь от себя в двойном размере, — и, увидев, что у одессита упало настроение, ускорил это падение внушительным толчком в бок, после чего в ящик полетели две крупные купюры.
— Вот теперь все в порядке, — он притянул мужчину за лацкан пиджака, внушительно порекомендовал ему «не баловать» и отпустил с миром, после чего подмигнул вымокшим комсомольцам, крикнул им: «Рот Фронт!» — и побрел по аллее в свою гостиницу.
Глава девятая
Такое веселье в коммунальной квартире Глебовых случалось три раза в год. Дважды гуляли на революционные праздники — Седьмое ноября и Первомай. И один раз — на Новый год. По всем остальным официальным и неофициальным поводам празднование не сопровождалось столь массовым энтузиазмом и всеобщим застольем. Жильцы, населявшие квартиру, подобрались заводные, но небуйные. Проживание в нескольких комнатах граждан, занимавших определенное общественное положение, к примеру старого большевика, а ныне главного бухгалтера одного из главков Наркомтяжпрома Глебова, комбрига Ласточкина и некоторых других уважаемых товарищей, положительно действовало на тех, кто в конце праздника был не прочь припомнить соседу старую обиду. Так что грубых нарушений общественного порядка в квартире не происходило, что особо отмечалось в отчетах участкового инспектора милиции. Вот и в этот первый майский вечер каждый ответственный квартиросъемщик на своей жилплощади давал волю чувствам. Если в одной из комнат нестройно, но громко пели: «По диким степям Забайкалья», то из смежной доносились модные патефонные фокстроты. В отдельных комнатах запевали и революционные песни вроде «Смело, товарищи, в ногу!», но звучали они по теме праздника, — как правило, лишь в самом начале. Этажом выше над Глебовыми кто-то массивный, громко притопывая, задорно выкрикивал под гармошку: «Я люблю ходить на пруд, там лягушки квакают, я люблю, как девки пляшут, у их титьки брякают». После каждого такого куплета следовал взрыв смеха, дробный женский топот и визгливое уханье.
В комнате Глебовых молодежь тоже не жалась по углам. Под медовое патефонное соло Вадима Козина на пятачке у окна колыхались в танце две пары. Михаил танцевал с той самой девушкой, которая, войдя в квартиру, одарила его цветами и поцелуем. Он видел ее впервые и нашел весьма привлекательной. Девушку звали Зоя, и она, в свою очередь, явно симпатизировала Глебову-младшему. По всему было видно, что Юрий, с которым она пришла в гости, исполнял роль ее верного пажа, и не более того. Сейчас он вышел покурить, а Зоя, танцуя, обменивалась репликами с хозяином дома:
— У вас очень хорошие друзья.
— Так я и сам ничего, — попробовал пошутить Михаил.
— Вы уже подали заявление с вашей невестой?
«Вот так вопросец, не из тучи гром», — усмехнулся он сам себе.
— Все-то вам скажи, — он плотнее обнял ее за талию. — Вы знаете, насчет заявления мы еще не говорили. Анюта девушка серьезная, хочет чувства проверить.
— А как же… ваши желания? — она посмотрела ему прямо в глаза.
Михаил почувствовал, как краснеет. Надо было что-то сказать, но, как на грех, на ум ничего путного не приходило. Ситуацию разрядила Анюта, с кастрюлей в руках появившаяся в дверях. В кои веки, почувствовав себя хозяйкой, она металась из кухни в комнату, потчуя гостей кулинарным разнообразием Марии Власовны. Она только сейчас осознала, какое это удивительное ощущение — самой принимать и угощать друзей разными солениями да печениями в собственном доме. Конечно, бывало, она помогала тетке принимать соседей, бегала в магазин, убиралась по дому. Но то, что происходило в квартире Глебовых, было у нее впервые, и она старалась изо всех сил.
Изобразив на лице извинительную гримасу и разведя руками, Глебов отстранился от Зои и скомандовал зычным голосом: «Занять места согласно боевому расчету!»
— Слышь, Михрюта, а может, перекурим? — подал голос Сергей, накручивавший пружину патефона. И, как обычно, не дожидаясь ответа, бросил женской половине:
— Девчонки, вы пока тут колдуйте, а мы на пять минут проветриться выйдем.
Юрий уже помогал Анюте расставлять чистые тарелки, поэтому в коридор ребята вышли вдвоем. Коридор тоже жил своей праздничной жизнью: из комнат на кухню и обратно сновали жильцы с тарелками и кастрюлями. Пожилая женщина, поздравив Михаила с праздником, пронесла в комнату тазик с винегретом. Открыв входную дверь своим ключом, торопливо вбежал еще один сосед с сумкой, доверху нагруженной бутылками. Весело подмигнув Глебову, он пробежал к себе, и через мгновение из комнаты донесся коллективный мужской вопль.