— Да я тебя… — Муромцев порывисто шагнул к немцу, но тот, резко отпрянув назад, выхватил пистолет.
— Руе! Тихо! Как это у вас говорят: честность за честность, — дипломат-майор наотмашь рубанул по-живому. — Я тебе все скажу… В молодого жеребца поиграть захотел? Родную дочь на смерть послал, а сам с этой да с золотом… Тоже, наверное, ворованное? И у колбасников жить собрался?
— Ты что мелешь, скотина? Кого это я на смерть послал? — остолбенело выдавил Муромцев. Хайнцтрудер в ответ только устало махнул рукой:
— Вы же ее, либер фатер, собственными руками к чекистам послали… она и застрелилась, чтобы в плен не попасть.
Муромцев, непроизвольно открыв рот, силился понять услышанное.
— Вот так вот, либер фатер, — немец подошел к столу, налил рюмку коньяку, взял ее левой рукой — в правой был пистолет — и протянул агенту: — Выпейте и успокойтесь. Мне вас искренне жаль. Но не надо забывать свое место, — нравоучительно объяснял он Пильгеру. Тот, машинально взяв рюмку, тупо смотрел перед собой, рюмка с коньяком мелко дрожала в его руке.
— Выпейте, Пильгер, и объясните толком, что… — он не успел закончить фразу. Муромцев резким движением выплеснул коньяк ему в лицо вместе с рюмкой, выбил из руки пистолет и с нечеловеческим воем схватил за горло. В следующую секунду оба рухнули на ковер…
Обеспокоенная долгим отсутствием Эдуарда Петровича, Анюта извинилась перед официантом и направилась в номер. За время, проведенное ею в ресторане, она успела вдоволь налюбоваться на его убранство, потом «переворошила» все мысли, которые мучили ее последнее время, и, наконец, обеспокоенно заерзала в кресле, отгоняя откуда ни возьмись взявшуюся тревогу.
Открыв дверь, она вгляделась в полумрак комнаты. Седой сидел за столом перед листом бумаги, исписанным убористым почерком, обхватив голову руками. Перед ним стояла почти пустая бутылка из-под коньяка. Рубашка его была порвана, на лице отчетливо просматривались какие-то пятна и ссадины.
— Эдуард Петрович, — начала она робко, — я жду-жду… Что случилось?
Седой вздрогнул и поднял голову.
— Господи, Анюта, — он встал из-за стола. — Девочка моя… Господи! — нетвердыми шагами он подошел к девушке и провел руками по волосам. — Совсем как моя Оленька, — спазм перехватил горло, из глаз его полились слезы, и он вдруг упал перед ней на колени. — Простите меня, милая, не судьба нам вместе быть, так, видно, на роду написано. Обокрали нас благодетели, будь они прокляты.
Он повернулся назад, и Анюта, присмотревшись, с ужасом увидела лежащего на полу немца.
— Они думали, купили меня с потрохами… Вот вам, вот, — ткнул он кукишем в сторону дипломата.
— Что с ним? — вскрикнула девушка. — Давайте я включу свет.
— Не надо света, — всхлипнул Седой. — Пришлось поучить мерзавца… Ладно, даст бог, очухается. Господи, нищие мы с тобой, Анюта, нет у нас никаких сокровищ… И доченьки моей нет, — снова запричитал он. — Ничего и никого нет!
Анюта поняла, что случилось что-то страшное и непоправимое, от чего этот сильный человек за полчаса стал глубоким немощным стариком с потухшими глазами и пустым блуждающим взглядом.
— Эдуард Петрович, успокойтесь, прошу вас, вы же умница, вы сильный человек, — она обняла Седого, приговаривая: — Мы найдем выход, мы сейчас сядем и все обдумаем.
Она подвела Седого к столу, усадила, потом подошла к лежащему немцу и осмотрела его. Тот лежал окровавленный, без сознания, но сердце билось.
— Эк вы его, — посетовала Анюта. — Как же так получилось?
— А вот так и получилось, — упавшим голосом пьяно произнес Седой. — А русские прусских завсегда бивали, это еще Суворов говорил.
Анюте показалось, что последнюю фразу он произнес абсолютно трезвым голосом. Лицо его медленно приобретало серьезное выражение.
— Возьмите это письмо и передайте его в советское полпредство. Сейчас, немедленно. Только будьте осторожны. И проситесь назад, в Россию. Это поможет, — он показал на письмо.
— Мы вернемся вместе, — заговорила девушка, но Седой перебил:
— Прошу вас, поклонитесь родной земле от меня, попросите прощения. Может, когда-нибудь русские люди поймут меня. А еще попробуйте найти… впрочем, не надо, — он печально махнул рукой и подал ей листок. — Вот, возьмите и быстро бегите в полпредство. И деньги.
Свернув листок, Анюта спрятала его и снова обняла Седого:
— Эдуард Петрович, миленький, ждите меня здесь, я скоро, прошу вас, дождитесь меня.
Седой, пьяно улыбнувшись, кивнул, поцеловал Анюту и подтолкнул к двери.
Улица была пустынна. Анюта зашла в будку телефона-автомата и набрала номер. На том конце провода ответили.
— Это ресторан «Дубовая скамья»? — запинаясь, спросила она. — Мне нужен Имант Кляйвиньш, администратор. Его теща подвернула ногу и не может идти, просит, чтобы он срочно подвез ее до дому… Из автомата, у кинотеатра Сплендид Палас… Хорошо, — она положила трубку.
— Вон она, на углу, — вглядевшись в сумерки, сказал Старший.
Машина остановилась около Анюты, Младший открыл дверь.
— Это вы ждете Иманта Кляйвиньша? — не скрывая счастливой улыбки, спросил Младший. Анюта обрадованно кивнула.
— Садитесь.
Едва Анюта устроилась на заднем сиденье, Старший сразу нажал на «газ». В пустынном переулке Старший, подсвечивая фонариком, прочитал бумагу Седого. Дочитав до конца, он повернулся к девушке:
— Послушай, девочка, если это правда… этой бумаге цены нет. Спасибо, товарищ Нюра! Я тебя правильно называю?
Анюта кивнула. В последней инструкции, которую она получила, Луганский назвал ей ее псевдоним для общения с группой поддержки.
— Ну что, думаю, при таком раскладе тебе возвращаться туда не надо, — задумчиво протянул Старший. — Мы сами сходим, а ты посидишь здесь.
— Нет-нет, — горячо запротестовала Анюта. — Я должна вернуться, я обещала…
— Это опасно, Нюра, — тихо предупредил Младший.
— Ничего, я скажу, что в полпредстве обещали помочь, просили приехать. Давайте сделаем так.
— Ну, что скажешь, командир? — Младший напрягся в ожидании ответа.
— А если это провокация?
— Какая провокация, — нетерпеливо всплеснула руками Анюта. — У немца вся башка в кровь разбита, я проверила. И вообще, в Москве мне велели сопровождать этого человека. Поэтому я сейчас пойду и приведу его.
— Ну, попробуй. Он бы нам, конечно, очень пригодился. Если что заподозришь, сразу уходи, — осторожно согласился Старший. Младший угрюмо молчал.
— Ну, я пошла, а вы ждите у гостиницы за углом, — Анюта взялась за ручку двери.
— Куда, — фыркнул Старший. — Мы же далеко, заблудишься. Сейчас подбросим и пойдешь.
Она вышла у гостиницы и прошла внутрь. Старший повернулся к напарнику:
— Ты, Сашок, на меня сентябрем не поглядывай. С нами он сразу на контакт не пойдет, а уговаривать его времени нет. Я боюсь, они там с этим немцем шуму наделали, того и гляди, фараоны пожалуют, так что его оттуда просто так не вытащишь. А она глянет и, если что не так, сразу смоется. Там видно будет, как его достать. Ты тут пока посиди, а я пойду посмотрю, что да как. Да не дергайся ты, — осадил он жестом парня, увидев, как тот приподнялся, быстро открыл дверь и уже собрался выскочить наружу. — Кто из нас языком-то владеет, ты или я?
Старший вышел из машины и прошел в вестибюль.
Анюта, стараясь держать себя в руках, подошла к двери гостиничного номера, открыла дверь и замерла на месте. В номере горел яркий свет. За столом неподвижно лежал Седой, голова в луже крови, в упавшей руке пистолет. В комнате сновали какие-то мужчины, которые, услышав скрип двери, как по команде обернулись в сторону девушки. Один из них, подойдя ближе, спросил:
— Мадмуазель, вы проживаете в этом номере?
Анюта то ли не успела, то ли не захотела соврать. Да и за спиной откуда-то появился еще один угрюмый мужчина, похожий на тех, что в комнате.
— Да, — тихо сказала она.
— Уголовная полиция. Вы арестованы.