— Ой, ужас, какой! — вырвалось у кого-то из девочек.
— Конечно, ужас. Согласен с вами! — Директор достал что-то из кармана и поднял над головой.
Миша и Саша оцепенели: в руках у директора они отчётливо увидели шифрованную записку, найденную Сашей.
— Чья это бумажка?
— Узнает он, как же! — беззвучно, одними губами, произнёс Миша. Но Саша его понял и еле заметно кивнул.
Тут же оба разинули рот от изумления: из рядов поспешно вышел маленький чернявый мальчик. Шагнув к директору, он радостно воскликнул:
— Моя!
Миша с Сашей и таиться забыли: открыто уставились друг на друга, совсем ошарашенные.
— Подойди сюда, Горбенко! — велел директор.
Мальчик подошёл.
— Точно это твоя бумажка? — Директор протянул мальчику обрывок бумаги, который мальчик схватил двумя руками и прижал к груди.
— Точно моя! — Он засмеялся от радости. — Вот-то хорошо!
— Так это ты натянул верёвку? — строго спросил директор.
— Какую верёвку? — удивился мальчик.
— Ты что же, не слышал, что я тут говорил? Кто-то натянул в аллее верёвку, Галина Платоновна чуть не сломала ногу.
— Я слышал, но я нигде не заметил никакой верёвки. Я сидел на кочке, меня позвали. Слышу, Любовь Андреевна кричит: «Матвей!» Я побежал, чтобы она не мучилась…
— Батюшки! — вполголоса ахнула Любовь Андреевна, улыбнулась смущённо и покраснела. Две молодые воспитательницы тихонько засмеялись. Из ребят никто даже не улыбнулся.
Директор с такой быстротой согнал с лица усмешку, что вряд ли её кто-нибудь заметил.
— А, — сказал он по-прежнему строго, — значит, понимаешь всё-таки, что воспитатель мучается, когда приходится искать воспитанника? И то хорошо.
— Я не знал об этом. Мне Стеша сказала.
— Так, говоришь, не заметил верёвку? А бумажонка эта лежала под самой верёвкой.
— Нет, верёвки я не видел. Может, её тогда не было. Почему же я не споткнулся, когда потерял задачи? Я не знаю, где я потерял. Я потом искал. Значит, под верёвкой потерял? Как так? Спасибо вам, что нашли!
— Что написано на этой бумажке?
— Да задачи же! (Миша с Сашей напряжённо вслушивались, при этом ответе недоверчиво переглянулись). Одну, про табак, я решил. А про барыш и купца не успел. И условие не запомнил. Ведь я тогда скорей-скорей записал. На чердаке. Торопился очень.
— На чердаке? Где этот чердак?
— У нас дома. Я торопился. Потому что бабушка звала. Часто кто-нибудь зовёт…
На этот раз засмеялись все — и взрослые, и ребята. Матвей смутился до слёз, нахмурился.
— Ну, ступай на место! — сказал Сергей Петрович.
Ещё что-то он говорил, обращаясь ко всем воспитанникам, но Матвей уже ничего не слышал. Он стоял на своём месте среди второклассников и вглядывался в бумажку, которую отдал ему директор.
Любовь Андреевна положила руку ему на плечо, шепнула на ухо:
— Чучелко ты глупенькое! Хоть покажи мне, что это такое?
Разглядев бумажку, которую ей показал Матвей, она покачала головой:
— Ничего не понимаю… «Купе» — это купец? Из какого-нибудь старинного задачника списывал?
— Да, он очень старинный! — с жаром ответил Матвей. — Там есть буквы непонятные, бабушка говорит: какие-то «яти».
В старом задачнике Матвей рылся подолгу. Он нашёл его на чердаке среди старых книг и журналов, сложенных в ящике. В комнатах не оставил, отнёс обратно, только показав бабушке. Боялся, что бабушка без него выбросит. Почему-то она не любила, когда Матвей «корпит», как выражалась бабушка, над задачами.
Задачи в старом задачнике были трудные. Иную Матвей прочитывал по нескольку раз подряд, прежде чем начать решать. Уж очень много в задаче попадалось непонятных слов. Купцы, те часто встречаются в сказках. Они продают и покупают и опять продают. Дороже, чем купили. Но вот какой-то «богомолец» долго шёл из Москвы в Троицкую лавру. Кто это такой? А все эти аршины, пуды, четверики, сажени, золотники…
Выспросив бабушку, учительницу и воспитательницу, Матвей понял, что фунт — это то же, что четыреста граммов, а аршин почти метр. Но всё-таки незнакомые слова очень его путали. Однако хоть и непонятные, задачи манили его, притягивали как магнитом.
Когда все стали расходиться, Матвей примостился у окна в зале и, забыв обо всём на свете, стал думать над купцовым барышом.
Вдруг над ним раздался зловещий шёпот: