— Это же Гоголя! «Вечера на хуторе близ Диканьки».
— А кто же он всё-таки такой, этот Вий! — испуганно вытаращилась Танька.
— Предводитель чертей! — ответил Мухин.
— Да-а, — протянули ребята с уважением.
— Но чертей на самом деле нет, — сказал Костя. — Это в сказке.
Слава Курков как-то странно посмотрел на Костю. Толька это заметил. Он вообще стал многое замечать. И задумывался, чего прежде с ним не случалось.
А как не задуматься? Папка-то здорово изменился: давно с ним худого не случалось — насчёт выпивки. Серафима сияет. Помогли её уговоры — это само собой. Но не только в Серафиме дело. А приходил к ним Костя. И не раз. Сидят они с папкой друг против друга. Костя, весь красный, как рак варёный, на отца наседает, сердитым шёпотом что-то ему толкует. Папка слушает и то посмеивается, то нахмурится, исподлобья глядит. А о чём говорят, неизвестно. Серафима Тольку непременно выпроваживает: «Дай людям поговорить». Раза два и сама с ним из дому ушла. Поневоле задумаешься, когда столько вокруг такого делается, чего никогда не бывало.
«Просто мальчик»
Костя неторопливо пересекал площадь.
На днях он взял в библиотеке «Вечера на хуторе близ Диканьки». Надо же с Вием-то познакомиться, разузнать, что Мухин приврал, а о чём там и в самом деле написано. А сегодня утром сбегал к Генке Круглову за рассказами о Шерлоке Холмсе. Генка уговаривал его пойти погулять, но Костя отказался: не терпелось нырнуть в чтение. Да и позаниматься не мешает. По истории у него тройка, изрядно хромоногая, того и гляди, в двойку превратится. По остальным предметам четвёрки — сойдёт. Только за сочинения всегда пять.
Воскресный день выдался солнечный. Сосульки под крышами, как бороды стеклянные. Нет-нет и упадёт с кончика то одной, то другой бороды прозрачная капля. Воробьи горланят: весну почуяли.
Небольшая церковь стояла на краю площади. Костя на неё и внимания никогда не обращал.
Кто-то туда ходит, и пускай — ему-то что, ни капли неинтересно.
Двери церкви были распахнуты настежь. Перед церковью прохаживался молодой милиционер. А в распахнутые двери заглядывал снаружи гражданин в меховой шапке. Довольно сильный шум доносился из церковного чёрного зева.
Заглянул в церковь гражданин, отошёл и спросил милиционера:
— Чего это там?
— А так… — равнодушно отозвался милиционер. — Разодрались немножко… молящие.
Слово «молящие» насмешило Костю. Слегка фыркнув, он пошёл было дальше. Но вдруг остановился. Это что такое? Из церковных дверей вышмыгнул этаким мышонком… Слава Курков. Торопливо засеменил прочь с лицом озабоченным, а в руках свёрточек.
В два прыжка Костя догнал Куркова.
— Постой! Ты что в церкви делал?
Слава поднял на него глаза, слегка покраснел, но ответил спокойно:
— Молился.
Удивление Кости было так велико, что с минуту он, молча, разглядывал Славу. Потом спросил:
— Как так молился? Зачем?
— Обыкновенно. Как люди молятся. Ты только ребятам не говори, ещё смеяться станут.
— Тайком, значит, ходишь? Красиво! Но ведь бога нет!
— А ты докажи!
— Чудило! — воскликнул Костя. — Что ж тут доказывать? Космонавты давно выше всяких облаков летают… Нет на небе никакого бога!
— А он, может, невидимый? А сам всё равно всё видит и знает. Бабушка говорит: очень всемогущий.
— Это тебя бабушка в церковь водит?
— Ага! Она осталась службу достаивать, а меня домой услала, мне жарко стало. Вот свечек купили. — Он показал свёрточек.
Костя уставился на свёрток: из бумажной обёртки концы тонких свечек торчат. Голова у Кости шла кругом.
— И часто ты ходишь в церковь?
— Раз в неделю — это уж непременно. А то и чаще.
Костя взял Славу за руку.
— Пошли. Что мы стоим… как два барана? Славка, я тебя уверяю: никакого бога нет!
— А ты откуда знаешь? — Слава покорно шёл рядом, руки своей у Кости не отнимал, но тон у него был непреклонный.
— Да нету, нету! — горячо убеждал Костя. — Был бы, давно появился бы… От ребят таишься, значит? Надуваешь их…
— Я не надуваю, просто не говорю.
— Всё равно нехорошо. И как же ты пионером станешь, если ты… верующий?
Слава погрустнел, вздохнул легонько:
— А пионером мне быть и не придётся, наверно…
— Это ещё почему? Ты же октябрёнок!
— Октябрёнком можно. А пионером… это уж навряд ли.
— Почему?
— Октябрята все. А пионеры… это уж такое… партийное. — И опять попросил: — Ты не говори ребятам, что я… в церкву хожу.