— Это член бюро,— сказала Майя.— Кажется, его фамилия Петухов.
— Все равно, из птичьей породы,— сказал Игорь.
— Пингвин королевский достигает ста двадцати сантиметров в длину,— вспомнил Мишка.— Мясо пингвинов несъедобно.
— А ты что, на охоту собрался? — сказал Игорь.
— Нет,— сказал Мишка,— это я просто так...
Мимо прошло еще несколько человек: рослый парень с тяжелыми руками рабочего; двое ребят, похожие на студентов; белокурая девушка с балеткой... Потом в конце дорожки показалась высокая фигура Карпухина. Он шел, развернув плечи, неестественно прямо держа корпус; верхняя половина тела как бы не участвовала в движении, ее с какой-то бережной торжественностью несли ноги. Шел он медленно, и гравий хрустел под подошвами его больших ботинок.
Странная смесь неприязни и уважения нахлынула на Клима. Все-таки у следователя, наверное, напутано, не мог Карпухин так бессовестно и дешево солгать... Клим привстал, чтобы поздороваться, и за ним поднялись остальные, но Карпухин, проходя мимо, посмотрел куда-то поверх их голов и только слабо кивнул — не то в ответ на приветствие, не то просто случайно наклонил голову...
И все примолкли, провожая его взглядом, и впервые ощутили, что слишком легковесно воображали себе то, что здесь должно произойти.
Это гнетущее тревожное предчувствие укрепилось, когда они увидели Калерию Игнатьевну Никонову. Ее появление было неожиданным, и совсем уж неожиданной и ни с чем не вязавшейся была ее просветленная, обескураживающе ясная улыбка, которой она отвечала на выцеженные сквозь зубы приветствия ребят.
— Ее-то сюда зачем? — с досадой проговорил Клим.
Ему никто не ответил.
Последним, уже около двух, в белой рубашке и белых мятых брюках, волоча туго набитый портфель, иноходью промчался Алексей Константинович. Он обтирал на ходу взмокшую шею и был похож на чеховского дачника. Уже взбежав на ступеньки, он остановился и поманил к себе Клима.
— Ну как, Бугров?..— спросил он, торопливо заталкивая платок в карман и подняв на Клима загнанные соловые глаза.
— Все в порядке,— сказал Клим, сочувственно вглядываясь в утомленное лицо директора.— Все в порядке,— повторил он как можно беспечнее.
В глазах Алексея Константиновича появилось настороженное выражение.
— Вы тут не очень, Бугров...— сказал он, пожевав губами.— Не очень...— он задумался, но так и не нашел каких-то иных слов.— Да, не очень...— в третий раз проговорил он и вдруг потрепал Клима по плечу. Этот жест получился у него неуклюжим и виноватым.
«Чудак!» — подумал Клим благодарно, и ему сделалось легче оттого, что там, на бюро, будет Алексей Константинович.
Вернувшись к ребятам, он бодро сказал:
— Гасконцы, приготовиться!..
...Перед старшими Евгений Карпухин робел и, терялся. Заикание, которым он страдал в раннем детстве, оживало снова, он беспомощно крутил головой, пытаясь произнести слово, и его плешь заливалась нежно-розовой краской.
Так случилось, когда его вызвал к себе секретарь горкома комсомола, товарищ Кичигин.
— Что же ты, Карпухин,— проговорил он, поглаживая гранитный подбородок,— секретаришь без году неделя, а уже дров наломал... А?..
— Р-р-р-разберемся,— выдавил Карпухин, краснея и мучительно заикаясь.
Вернувшись к себе в райком, он учинил разгром Хорошиловой — школьному отделу:
— Дров наломали, а отвечать прикажете мне?..
Он кричал на нее долго и с удовольствием. Потом заперся в своем кабинете и велел никого не впускать.
Уже полтора месяца он замещал первого секретаря — ершистого, неуживчивого Терентьева перебросили «на укрепление» в район, и все еще не могли найти подходящей замены. В глубине души Карпухин полагал, что его испытывают, и если он выдержит испытания — так его и оставят до новых выборов руководить райкомом. И надо же так оскандалиться!..
Но несмотря на свою молодость, Евгений Петрович Карпухин обладал тем, что называют политическим чутьем, и потому быстро смекнул, что из его незавидного положения можно извлечь выгоду.
Один, всего лишь один-единственный ход — и на шахматной доске все переменится! И вместо человека, «не оправдавшего доверия», «проявившего идейную слепоту», он предстанет перед всеми образцом бдительности, организатором большого размаха, «стоящим на страже» и как там еще... Его имя станут упоминать в каждом докладе, посвященном идеологическому воспитанию молодого поколения, к нему привыкнут в высоких сферах..
И когда, смущаясь от скрестившихся на них взглядах, пятеро ребят, подталкивая друг друга, вошли в кабинет, где заседало бюро,— когда они поняли, что сейчас должно произойти самое важное, самое решающее — на самом деле все было уже решено, уяснено, уложено в емкие фразы, и Карпухину было совершенно очевидно, что осталось проделать лишь несколько формальностей.