Она вдруг быстро наклонилась, обхватила его шею и поцеловала в губы. Его руки скользнули уже по воздуху — тоненькая фигурка стремительно удалялась от него, только бились о дорогу ее каблучки.
— Кира! — крикнул он. — Кира!..
Она растаяла в темноте.
Он постоял, глядя ей вслед, потом подошел к забору и в бессильной тоске ударил по нему кулаком. Он вскрикнул от острой боли и, прижав руку к губам, ощутил соленый привкус.
«Что ж, тем лучше,— подумал он, закусывая зубами разодранную гвоздем кожу,— Тем лучше»...
19
Переходя улицу, Лиля едва не угодила под колеса.
Она была так занята своими мыслями, что гудок захлебнулся над самым ее ухом. Но вместо того, чтобы отскочить назад, она ринулась наперерез автобусу, зацепилась за рельс и, падая, разбила обе коленки. Вокруг столпились люди, перепуганный шофер, по пояс высунувшись из кабины, сыпал проклятиями и кричал:
— Чего под машину лезешь!..
Лиля вырвалась из участливо протянувшихся к ней рук и побежала, оставив на дороге босоножку, потом вернулась, кое-как натянула ее и покинула, наконец, злополучный перекресток под насмешливо-сочувственные возгласы. «Пусть смеются!»— мстительно твердила Лиля, радуясь своему неожиданному унижению.
Она представляла, что произойдет завтра: разъяренную директрису, мать, исступленные упреки... А главное — Клим. Конечно, он подойдет. Подойдет к ней, когда она уже будет раздавлена и уничтожена... Но она ответит: «Нет, Клим, я плохая, скверная, хоть я люблю тебя. Ты выбрал достойную...» Нет, не так...
Она составляла свой ответ Климу вплоть до того момента, когда оказалась перед высокой, внушительно обитой глянцевитым чёрным дерматином дверью.
Только теперь она в полной мере ощутила, на что решилась, и у нее вдруг так заломило ноги, будто она ступила в ледяную воду. Она представила себя, слабую, бессильную девчонку, рядом с всемогущей директрисой — и испугалась. Испугалась не того, что ей отныне грозило, а того, что она уже ничего, ничего не сумеет переменить...
За дверью слышался смутный гул, сплетенный из многих голосов. Гости?.. Она вспомнила, что выскочила из дому в стареньком платьице, что у нее разбиты ноги и на босоножке нет ремешка... Каким смешным ничтожеством будет выглядеть она перед директрисой! Лиля растерялась совершенно. Однако именно обида за свое ничтожество разбудила в ней силы и смелость. Она привела в порядок волосы, насколько это можно сделать наощупь, без зеркала, стоя на лестничной площадке, перед дверью, которая в любой момент могла отвориться, обтерла подолом — с нею не было даже платка — кровавые ссадины на коленях, одернула платье и, почувствовав себя уже спокойней и уверенней, нажала на пуговку звонка. Ей пришлось позвонить трижды, прежде чем несколько поутихли голоса и за дверью послышалось:
— Кто здесь?
Она узнала директрису и назвала себя.
Щелкнул замок.
— Так поздно, девочка?..
Директриса вышла на площадку, притворив за собою дверь; она смотрела на Лилю с удивлением, в не ярком свете коридорной лампочки ее губы выглядели странным черным овалом, и в первую секунду Лиля даже не сообразила, что рот Калерии Игнатьевны густо накрашен.
Вероятно, директрисе не хотелось впускать ее в квартиру, но Лиля не представляла себе объяснения на лестнице. Почти инстинктивно она ощутила, что Калерия Игнатьевна чувствует себя неловко, еще более неловко, чем она, и поспешила захватить этот козырь.
— Нам неудобно будет здесь разговаривать, — сказала она, выигрывая положение, и когда директриса, стараясь замять смущение — Лиля отлично знала, что она смущена! — открыла перед нею дверь, Лиля не просто вошла — ее уже внесло, втащило туда.
Директриса быстро провела ее в глубь квартиры, поспешно заслонив вход в комнату, мимо которой они прошли. Лиля только расслышала громкий мужской бас:
— А я вам повторяю, что Гоголь не имел понятия о синтаксисе, и я ставлю ему двойку!..
Вслед за этим об пол звякнула рюмка, раздался смех и восклицания:
— Да уймите же его!..
— Я слушаю тебя, Лиля...— сказала Калерия Игнатьевна, когда они очутились в небольшой комнатке, где не было ничего, кроме письменного стола и нескольких стульев. Именно здесь Лиля побывала однажды, когда директриса пригласила ее поговорить об особенно секретных делах.