Он взял со стола маленькую изящную статуэтку, отлитую из чугуна. Император французов застыл в горделиво-мрачной позе, скрестив на груди руки и натянув треуголку глубоко на лоб.
— Интересно, на черта ему сдался Наполеон? — Мишка повертел статуэтку и поставил на прежнее место рядом с массивным письменным прибором черного мрамора.
Едва войдя сюда, Клим понял, что попал в сокровищницу. Сколько здесь было книг!
Нет, то не были дежурные собрания, классиков, из которых состоит каждая заурядная библиотека.
В строгом подборе ощущался особый вкус! Клим, перебегая глазами от одного корешка к другому, едва вытянув книгу, тотчас возвращал ее на место и переходил к новой... Мемуары Ллойд Джорджа, Бисмарка, Наполеона, Талейрана, биографии крупнейших исторических деятелей, многотомная «История XIX века», Моммзен, Тацит, сочинения Меринга, Клаузевица, Мольтке, Шлиффена о военном искусстве — книги редкостные, об одних Клим только слышал, о других и не помышлял, что они существуют! Вместо ответа на Мишкино ворчание он ткнул ему в руки Плутарха.
— Ну как, освоились? — спросил. Игорь, вернувщись.
Клим издал несколько бессвязных восклицаний, не отрываясь от «Истории Парижской Коммуны». Мишка же сказал:
— Старье,— захлопнул Плутарха и поставил на полку.
— Вот как? — Игорь поджал губы, левая бровь скользнула вверх.
— Конечно. Кому это интересно, что видел во сне Александр Македонский две тысячи лет тому назад?
— А что же тебя интересует? — Игорь опустился на тахту и, забросив ногу на ногу, с холодным любопытством разглядывал Мишку. При этом руки он скрестил на груди точь-в-точь как Наполеон на письменном столе.
— Поэзия,— сказал Мишка, надеясь, что Клим поддержит его.
Но Клим увлеченно листал «Парижскую Коммуну» — приходилось сражаться одному.
— Или, например, техника. Изобретательство. А вся эта дипломатия — так, от нечего делать, чтобы в разговоре образованностью щеголять. Ты что, дипломатом стать хочешь? Тогда языки надо изучать, а не Плутарха.
Вместо ответа Игорь поднялся, достал с верхней полки книгу, вручил Мишке.
— Что это? — недоверчиво заморгал Мишка,— На каком?..
— На английском.
— А ты английский знаешь?
— Тебе тоже неплохо бы изучить английский, раз ты в эдисоны метишь,— сказал Игорь и поставил книгу обратно.
Климу было жаль Мишку, но что можно возразить Турбинину? Они такие невежды — оба, оба! И немецкий знают лишь настолько, чтобы со словарем перевести параграф. А Игорь овладел и английским! Но то был день великих изумлений. В комнату вошла миловидная молодая женщина с такими же темными, как у Игоря, глазами — но взгляд их был приветлив и ласков.
— Мой сын много мне рассказывал о вас,— произнесла она певучим голосом, здороваясь с Климом, и тот снова удивился: женщина скорей могла сойти за сестру Игоря, чем за его мать.
Потом Любовь Михайловна — так ее звали — усадила Клима рядом с собой. Ее вопросы звучали не назойливо, но все-таки она сняла настоящий допрос. Когда Клим упомянул, что давно уже живет без отца и матери, по ее гладкому, слегка выпуклому лбу пробежала морщинка, но она тотчас разгладилась, когда выяснилось, что дядя Клима работает врачом в клинике. Клим не обратил на это внимания. Она дважды заставила его пересказать историю с Гегелем и каждый раз смеялась. Серебряные рыбки на алом фоне халата шелковисто блестели и переливались у нее на груди.
— Но все-таки, я думаю, не обязательно доказывать учителям, что кажется вам правильным...— улыбаясь, проговорила она, и Клим не стал с ней спорить.
Потом Любовь Михайловна рассказывала об Игоре. Она упомянула, что ее сын готовится в институт международных отношений.
— Значит, он и вправду хочет стать дипломатом?
— Да, конечно.
— Это еще неизвестно,— возразил Игорь.
— Ах, оставь! — воскликнула мать.
И она, указав на портрет, висевший между стеллажом и ковром, сказала с оттенком гордости:
— Вот его дед, он всю жизнь был дипломатом!..
Так вот в чем дело! Вот откуда у Игоря такая библиотека!..
Потом Любовь Михайловна повела ребят в гостиную, где уже был накрыт стол. Пили чай с рассыпчатым, тающим во рту печеньем. И снова — открытие!
— Может быть, ты сыграешь нам что-нибудь, Игорек?
Игорь отказался. Тогда Любовь Михайловна сама села за пианино. Играла она свободно, без напряжения, и улыбалась, оборачиваясь к мальчикам и встречая ушедший в себя взгляд Клима. А он уперся локтями в стол, сжал голову над недопитым стаканом. Когда Мишка звякнул ложечкой, Клим так скривился, что тот поперхнулся. Игорь с усмешкой наблюдал за своими новыми знакомыми.
Когда Любовь Михайловна кончила, Клим, осторожно ступая, подошел к пианино.
— Что вы играли?
— О, это надо знать! — засмеялась Любовь Михайловна.— Это из «Патетической»... Вам понравилось?
— Еще бы! Зачем нужна поэзия, если можно столько передать звуками!..— он вспомнил о пианино, которое стояло у него дома — «Настоящий «Беккер».— на нем висел замочек и его посыпали нафталином каждую весну. Клим растерянно признался: — Я плохо знаю музыку. Вернее — совсем не знаю...
— Ну что ж, Игорь сумеет вас просветить. Да, Игорь?
— А он тоже играет «Патетическую»?
— Конечно.
Клим повернулся к Игорю и восхищенно спросил?
— А еще что?..
— Всего не перечислишь,— пожал плечами Игорь и посмотрел на мать.— Бетховен, Григ, Чайковский.
— Ты сыграешь?
— Как-нибудь сыграю... Если будешь слушать.
— Конечно, буду! — вырвалось у Клима.,
— Вот и чудесно,—сказала Любовь Михайловна; вставая,— у нас можно организовывать замечательные вечера... Приходите к нам,, я всегда рада видеть приятелей Игоря.
Клим понял, что пора, и заторопился домой. Ему не терпелось поскорее вернуться вновь в этот удивительный дом, где столько книг, и музыка, и так славно дружат между собой мать и сын, похожие на сестру и брата. Они придут сюда завтра же. Можно?..
— Да, конечно...
Игорь вышел их проводить, и тут Клим с огорчением вспомнил — нет, завтра ведь комсомольское собрание... Ах, черт, вот обидно!..
— А что у вас за собрание? — спросил Игорь.
— Перевыборы... Почему у нас? Разве ты не комсомолец? — Клим задал этот вопрос без всякой задней мысли. Ответ Игоря показался ему шуткой.
— А чему ты удивляешься? — сказал Игорь, сдержанно усмехаясь.— Разве это так уж обязательно — быть комсомольцем?
— Нет, погоди,— Клим остановился.— Ты что, в самом деле не понимаешь, зачем в комсомол вступают? Или ты нас разыгрываешь? А?
— Может быть, тебе объяснить? — сказал Мишка сплюнул себе под ноги и растер плевок.
— Что ж, объясни. Какая разница между комсомольцами и некомсомольцами? Между вами и мной например? Или Слайковским? Или Михеевым?
— Михеев — это еще не весь комсомол,— неожиданно побагровел Мишка.—Ты что, не знаешь, что такое комсомол?..
— Цып-цып-цып, петушок,— засмеялся Игорь.— Ты не кукарекай. Четыре ордена, Александр Матросов — все это мы как-нибудь и сами знаем....
И пока Клим и Мишка подыскивали, что ответить, Игорь продолжал спокойно, даже не без иронии, развивать свою мысль.
— Учеба? Я учусь не хуже, пожалуй, чем тот же Слайковский... (...чем ты,— слышалось Мишке). Дисциплина? Что ж, пока меня из класса не выставляют. А что еще? Взносы не плачу? На собрания времени не трачу? Ну вот, соберетесь вы, поговорите. Кому от этого польза?.. Говорят, что к вам в прошлом году затесался даже такой комсомолец, что его судить хотели за воровство...
Все это было, в сущности, дьявольски правильно, и, наверное, именно поэтому показалось и Климу и Мишке особенно обидным.
— Ты помолчи лучше, если не знаешь! — взбешенный хладнокровием Игоря, закричал Мишка так, что даже на другой стороне улицы на них стали оборачиваться.— Если бы все были такими, как Егоров, так знаешь, что бы тогда было!
— А что бы тогда было? — повторил, уже с явной издевкой, Игорь.