Добьемся мы освобожденья,
— и за ним уже подхватили Гена и Еремин:
Своею собственной рукой!
Ребята сбились в тесную кучку, ритм заставлял идти в ногу, Игорь сначала помалкивал и только усмехался, но затем строго нахмурился и тоже стал подпевать. У ребят распрямились плечи, они повытаскивали руки из карманов и размахивали в такт песне.
Когда дождь ослабевал, на них налетал холодный ветер, и густой туман, клубясь, вновь обволакивал все вокруг. Но они шли и пели. И не обходили встречных луж.
12
На другой день Гена Емельянов не пришел в школу. Зато пришла его мать. Она отправилась прямо в кабинет директора. Гена лежал с температурой 39,5°. Что это за ежедневные воскресники, или как их там — субботники, понедельники, после которых... Кроме того, Еремин отказался отвечать по геометрии: пусть отвечают, кто не ходил вчера на Собачий бугор!
Когда Клима вызвали к директору, он столкнулся на пороге кабинета с раздраженной математичкой. Мишка остался за дверью.
Прозвенел звонок. Из кабинета вышел Леонид Митрофанович.
— Что вы здесь делаете, Гольцман?
Мишка замялся:
— Бугров...
— Вас сюда вызывали? Нет?.. Тогда немедленно отправляйтесь в класс.
Острый взгляд Леонида Митрофановича проткнул Мишку, как шило.
Уныло поглядев на дверь, из-за которой доносились раскаты директорского баса, Мишка поплелся к лестнице. Леонид Митрофанович, неслышно ступая, огромный, как утес, двинулся за ним.
После уроков Клим, Игорь и Мишка бродили по городу. От вчерашнего восторженного состояния не осталось и следа. Узнав, что они все-таки приходили на Собачий бугор, ребята удивились—и только. Да и в самом деле — сейчас, после разговора с директором, их «подвиг» уже казался довольно глупым и никчемным.
— Что же все-таки он тебе сказал? — спросил Мишка.
— Надо бороться за успеваемость. Что же он еще скажет?
Давно так кисло не было на душе у Клима. Надо бы зайти к Генке... Но после скандала, который устроила в школе его мать, она вытурит их прямо с крыльца...
— Обязательно вытурит...— согласился Мишка.
...Моросило. Слезились окна домов. Бурые жухлые листья плавали в мелких лужах...
В этот день Клим вернулся домой в самом гнусном настроении. Он не мог ни читать, ни писать, ни заниматься уроками.
Случайно Клим наткнулся на тетрадь, которую нашел в библиотеке. Он совершенно забыл о ней и так и не сделал попытку вернуть неведомому владельцу.
На обложке — три загадочных буквы: «ДКЧ». Открыл первую страницу. Он чувствовал, что поступает нехорошо, но не мог оторваться, пока не прочел всю тетрадь.
13
9 сентября. «Авторитет, авторитет!.. Как вы смеете критиковать, подрывать, покушаться...» Когда сегодня на классном собрании, да еще в присутствии директрисы, я сказала, что Зинаида Борисовна сама виновата, если у нее на уроке вверх ногами ходят — историчка расплакалась, а директриса накинулась на меня: «Как, вы защищаете С?.. Кто дал вам право критиковать учителя!..» Потом она пригласила меня в кабинет, и кончилось тем, что завтра маму вызывают в школу...
«Я никак, никак не ожидала от вас ничего подобного»...— повторила она несколько раз. Но директриса— это еще понятно, она боится за себя... А М.? А моя умная, добрая, чудесная М.?.. Как меня бесит иногда ее всепрощение! «Знаешь,— сказала она,— ведь у 3. Б. двое детей и муж на костылях после фронта... Нельзя быть такой жестокой, как ты!» Жестокой? Голову даю на отсечение, что лет пятнадцать назад З. Б. была такой же, как вот эта С.! Бантики, чулочки, танцульки, подсказки — никакого настоящего интереса к науке! Ее пожалели — и не исключили из школы. Потом пожалели —и дали диплом. Потом пожалели — и сделали «авторитетным учителем». И теперь она портит сотни людей, потому-что никто у нее как следует не знает истории!
10 сентября. Ну вот, конечно, вчерашнее — только начало! Директриса довела маму до такого состояния, что она совсем не хотела меня слушать. «Мне все равно, кто прав и кто виноват... Если ты думаешь об С., то не мешало бы хоть иногда думать и обо мне...» Когда она волнуется, у нее страшно болит голова и колет сердце. Тогда с ней совершенно невозможно говорить: точно ребенок. Мне кажется, я много ее старше... Я сидела около неё на кровати, пробовала успокоить, гладила по горячему лбу, а она все твердила: «Почему тебя все трогает? Зачем лезть не в свое дело?». Бедная моя мамочка! Вот она, наконец, заснула, и я сижу, исписываю эти никому не нужные листки... Она совсем старенькая, лицо в морщинках, взберется на третий этаж и никак не отдышится... Ну кто поверит, что эта согнувшаяся библиотекарша, которая бесшумно ходит между полок и выдает студентам книги, когда-то могла скакать на лошади верхом, открывать клуб в старой деревенской церкви, произносить речи на митингах, когда создавались колхозы? Неужели придет время — и я тоже скажу своей дочери... Нет, нет! Никогда! И детей у меня не будет — это решено! Ни детей, ни мужа, ни ссор, ни семейных мелодрам — ничего!.. Бедная мама!.. Сколько она перестрадала из-за того, что он нас бросил!.. Я заметила сейчас, что как-то не поворачивается язык произнести такое привычное для всех слово. Она никогда не говорит о нем, но я-то все знаю... Он женат, и у него тоже дочь — может быть, он ее учит сейчас тому же: «Не мешайся, не лезь не в свое дело...». Пусть учит! А правда всегда жестока, моя дорогая мамочка. Не думай, что я не люблю тебя,— за всю жизнь я не отплачу тебе за все твое добро — но я не могу, не могу иначе, хотя я знаю, как это жестоко — заставлять тебя страдать!..
11 сентября. На астрономии отвечала про красное смещение и упомянула кое-что из теории относительности Эйнштейна. Р. потом сказала, что я воображала, начиталась всякой чепухи. М. предложила, чтобы я сделала доклад о теории относительности на физическом кружке. Д. С. считает, что за такие темы браться рано — ведь мы не знаем высшей математики. А что если все-таки попробовать?..
12 сентября. Буду делать доклад! Д. С. обещала принести несколько популярных брошюр, да кое-что у меня и самой есть! Сегодня М. сказала: «Я знаю, доклад у тебя получится интересный... Вот придет время, и ты станешь как Софья Ковалевская!» И она так грустно, так искренне при этом на меня посмотрела. «Какая ты глупая,— говорю ей,— какая же я Ковалевская? Ну, сделаю доклад, разжую пару, статей — что же тут особенного? Вот ты...» Тут мы обменялись любезностями. Кукушка хвалит петуха... Но, шутки в сторону, она такая, славная, моя М.,— это знают все, только она этого не знает! И мне не стыдно признаться, что я во многом ей завидую... Все так ее любят, так спешат к ней и с горем, и с радостью! Когда ни зайдешь в ее дом — всегда полным-полно народу, крик, споры, смех...
А я — не такая, со мной опасаются делиться «романами», да я и сама не напрашиваюсь на откровенности, Знакомых у меня много, а друзей — только М., но я ее ко всем ревную, хотя это и смешно... И все-таки главное — это видеть в жизни цель, готовиться к ней, лишь тогда можно принести настоящую пользу людям. А сейчас моя цель — знать, много знать. А что я знаю?..
14 сентября. К. явилась на вечер в таких туфельках, что все наши девицы посходили с ума: еще бы, заграничные! К. сияла. Она даже, изрекла афоризм: «Для женщины туфли — самое главное!» Я подумала: не на меня ли намекает? Конечно, если бы она хоть краем глаза посмотрела на мои, которые даже наш знакомый сапожник едва берется чинить.— Если бы она сказала что-то прямо, тут я бы нашлась, чем ответить, и непременно бы осталась на танцы и ушла последней. А так — еще не заиграли первого вальса, я уже сбежала из школы... В коридоре стояла группа ребят и девочек, и я слышала, кто-то мне бросил вслед: «Синий чулок...» Синий чулок! Да нет же, для меня и это—слишком хорошо! Самая настоящая мещанка— вот я кто! Тряпичница и мещанка! Уйти с вечера, стыдясь — чего? Что у меня нет папаши, который может швыряться сотнями на наряды для своей дочери?.. И все-таки я ушла!