– Ну что, как ты? – Спросила Рейчел. На следующий день она встретила меня у больницы, в которую я пошла для консультации с врачом.
– Беременность девять недель, – радостно крикнула я и помахала перед ней снимком УЗИ. Рейчел рассмотрела «грецкий орешек» и прослезившись, обняла меня. – Господи, я буду тетей!
– Ты будешь самой лучшей тетей! – Нежно ответила я, обнимая подругу, хоть мы не были родственниками, но я уверенно, могу сказать, что эта девушка была мне сестрой.
Мы ехали с ней в кафе, где нас ожидал Боб, мы заранее договорились пообедать вместе. Я увлеченно рассказывала ей, как слышала по УЗИ сердцебиение мелкого, к сожалению, пол рассмотреть не удалось, но врач предположил мальчонку. Впервые за пару месяцев я была счастлива. Рейчел слушала меня, улыбаясь во весь рот, а потом резко спросила:
– Когда ты собираешься сказать Джейсону?
– Я не собираюсь ему говорить.
– Что? Мелл, это его ребенок, он должен знать!
– Рейчел, я тебе все рассказала, каждое его слово, ты бы позвонила на моем месте?
– Да!
– Ха!
– Мелисса! – Подруга назвала меня полным именем, и это значило, что злиться она не на шутку. – Ты не можешь так поступить с ребенком! Он имеет право знать своего отца! Ты росла без него, тебе хорошо было? Тебе не хватало его! И ты хочешь, чтобы твое дитя постигла та же участь?
– Не читай мне мораль! Хватит! Зачем ты говоришь все это? Я ни за что не сообщу Джейсону, он не хочет меня, это не его дело, я справлюсь со всем сама!
– Мелисса, – уже тише, но угрожающе произнесла подруга, – не вынуждай меня бить беременную женщину.
– Достаточно, Рейч, – изнеможенно проговорила я и потерла ноющие виски. – Я так устала, давай не будем?
Губы подруги сложились в одну тонкую линию, но она не произнесла ни слова. Обед вышел отвратительным, и дело было не в еде. Рейчел все время надуто смотрела в окно, а я кидала на нее не менее обиженные взгляды, и только бедный Боб пытался как-то разрядить обстановку, не понимая в чем собственно дело, и развлекая нас смешными историями и легкими разговорами. Но мы с Рейчел оставались хмурыми как тучи и совсем неразговорчивыми, хотя я изредка награждала Боба вымученной улыбкой за его старания. Она злилась потому что по ее мнению, я поступала неправильно и жестоко по отношению к ребенку. Я же не видела ничего жестокого в том, чтобы не подпускать к ребенку отца, который его не хочет. Пусть, как сказала Рейчел это гордость или безрассудство, но я так решила, и меня никто не переубедит. Рейчел знала, что я еще та упрямица, поэтому и злилась.
Вчера, когда я была у врача, он выписал мне справку на освобождение от работы в связи с моим токсикозом, на неделю. Когда мы уехали из кафе, Боб поехал на работу, а Рейчел везла меня домой. Всю дорогу она дула губы, не разговаривала со мной и отвергала все мои попытки на примирение. Лишь один раз она заговорила со мной, когда остановившись у супермаркета и пробыв там минут десять, притащила целый пакет фруктов и всяких полезностей, и очень обиженно, нахмурив брови, строго сказала:
– Здесь много витаминов всяких, – и сурово посмотрев на меня, добавила, – будешь есть.
– Есть, капитан! – Громко ответила я, прислонив ладонь к виску, отдавая честь, и улыбнулась.
Губы подруги немного дернулись, но она осталась непреклонна. Вечером она позвонила и все так же обиженно спросила как у меня дела, не нужно ли мне ничего, и наставляла, чтобы я чуть что сразу ей звонила. Это было так мило и трогательно. Она злилась на меня, но все же звонила, справлялась обо мне, переживала. Моя Рейч. Сегодня утром она тоже позвонила, но голос ее был уже чуть другим, немного виноватым, и я подумала, что ей стало совестно за то, что она дуется на свою лучшую подругу, на свою беременную лучшую подругу. Я сделала себе чай и села за ноутбук, делать письменные переводы, которые мне дали по работе на дом. Вернее, это я их попросила дать мне домашнюю работу, чтобы отвлечься от мыслей и чем-то занять себя.
Прошло около сорока минут, когда прозвенел звонок моей двери. Я никого не ждала, но все же пошла открывать. Возможно это продавцы какие-то, или Рейч, заскочила с работы? Распахнув двери, я застыла в полном недоумении, в глубоком шоке.