– Конечно, – перебила я его. – Мне не во что переодеться, я не знаю, что происходит дома. Выскочила в чем была, а сколько уже прошло? Три дня?
– Аня, ты можешь взять к себе Олю? – попросил Роберт, словно о какой-то мелочи: сигарете, стакане воды или денег в долг дать. Я дар речи потеряла. Не могла выдавить из себя ни слова.
– Когда Магда выйдет из больницы, она все равно будет слишком слаба, чтобы за ней присматривать, – пытался он мне объяснить. – Я должен возвращаться в Варшаву, у меня там куча неотложных дел. Игорь займется похоронами, и, ко всему, мы не представляем себе, как заботиться о таком маленьком ребенке.
«Ага, а я, можно подумать, представляю?» – хотела спросить его, но голос куда-то пропал. Я сидела с полным салата ртом и не могла ни прожевать, ни выплюнуть. Просто тупо глазела на скатерть, а голова шла кругом.
Да какое право он имеет просить меня об этом?! Он вообще понимает, о чем говорит? Я должна взять себе Олю? Забрать к себе домой? Да я же не представляю себе, как надо заботиться о детях. Вообще не представляю. Я и о себе заботиться не умею – вон, за два месяца довела себя до ручки, а они мне хотят такую малышку доверить. И как надолго? На месяц? На год? Я им что, камера хранения? У меня своя жизнь. Да, она пустая и бессмысленная, бесцельно потраченная, но пусть уж такой и остается.
Все во мне бунтовало и кричало, но где-то в глубине души я понимала, что должна это сделать. Такова реальность. У меня нет выхода – придется взять на себя заботу об Оле, пока Магда не придет в норму.
– Извините, но я пойду полежу, – сказала я им и пошла в «свою» комнату.
– Аня, Аня, пожалуйста! Нам надо поговорить! – кричал Роберт.
Бесполезно. Я ввалилась в комнату, заперла дверь и просидела там до утра. Да, я не вышла бы, даже если бы начался пожар, даже если бы лопнул мочевой пузырь. Я не хотела ни с кем разговаривать.
В ту ночь я почти не спала, лежала на кровати и крутилась с боку на бок, но осторожно, потому что рядом спала Оля. Я попробовала представить себе ее в своем доме и в своей жизни, но понимала, что там ей не место. Однако факты были неумолимы – я единственная, кто сможет о ней позаботиться, пока бабушка болеет. Потом Магда за ней присмотрит – она всегда была прекрасной матерью, станет и отличным опекуном для внучки.
У Игоря мы прожили до Нового года. Я ничего не ответила Роберту, не сказала ни «да», ни «нет», несколько долгих дней держала его в неуверенности, но к Новому году все же приняла решение.
– Я сегодня домой еду, – сообщила я утром, когда открыла двери комнаты и встретила Роберта в коридоре. И добавила через секунду, отвратительно долгую секунду: – С Олей.
– Не обязательно ехать сегодня, – сказал он, даже не пытаясь скрыть облегчения.
Я отвернулась на мгновение – мне показалось, что в комнате проснулась Оля.
– Спасибо, – робко пробормотал он мне в спину.
– Только на два, максимум, три месяца, – твердо заявила я, глядя в стену.
Глава 5
Домой я ехала очень медленно, километров сорок-пятьдесят в час. Шел снег, и видимость была плохая, да к тому же я устала. Оля спала на заднем сиденье, а у меня появилось время подумать. Я не представляла себе, как я со всем справлюсь. Что это значит, иметь ребенка? К ним вообще инструкции прилагаются? И где такую инструкцию найти на польском?
Я вела машину и размышляла о своей прежней жизни. О работе, которая была для меня всем и которую уже потеряла. Думала о родных и брате, которых тоже потеряла, и о сестре. Можно ли еще все исправить?
Я всю жизнь тяжело работала, с ранних лет. Ведь я была самая старшая в семье, присматривала за малышами, когда мама работала в поле или хлопотала по хозяйству. Помогала я и в поле, и по хозяйству, как любой другой ребенок. Когда Магда и брат немного подросли, работала наравне с мамой. Потом, когда мама начала болеть, я работала уже за нас двоих. Старалась, чтобы отец не заметил, что мама уже не справляется. Боялась, что он снова напьется и обидит ее. Каждый день я высматривала из окна кухни, в каком состоянии он возвращается домой и не должны ли мы все прятаться, чтобы не попасть под горячую руку. Когда я начала работать в больнице, все равно не смогла их оставить, хотя на самом деле все время проводила в отделении, почти поселилась там. Работа была для меня всем, она позволяла хоть ненадолго убежать из дома. Вернулась я, когда на операционном столе у меня умерла мама, а у отца случился инсульт. Он потом угасал еще долгих десять лет. Я проклинала этого беспомощного мужчину, когда кормила и мыла его неподвижное тело. Я не могла простить ни его, ни себя. Может, Магда была права, что все те десять лет со мной не разговаривала? Может быть, мы оба – и я, и отец – заслужили это отчуждение?