Он, будто угадывая ее мысли, внезапно подскакивает к ней, и Гермиона от неожиданности теряет равновесие — они оба падают на кровать. Девушка всеми силами пытается встать, но Снейп ей не дает. Он горячо шепчет ей на ухо:
— Знали бы вы, что я хочу сделать с вами, вы бы боялись меня, как огня, обошли бы стороной это заведение. И я вам скажу вот что: вы прекрасно знали, а если не знали, то догадывались, а если и это определение неверно, то скажу другое: допускали мысль и все же явились. И кто же из нас жертва? — Снейп трогает ее волосы, он не видит, что ее глаза расширены, он не видит ее страх и не чувствует, что она дрожит. Он спускается ниже рукой и одним рывком забирается под ее брюки, нащупывает трусики и дергает за них. У Гермионы сбивается дыхание. — Ты знала прекрасно, куда и, главное, к кому ты идешь. Ты думала, что что-то поменялось? Нет. Ты ведь за этим сюда пришла, сознавайся, — он коленом раздвигает ей ноги и внимательно смотрит в ее лицо.
У Гермионы смешанные чувства. Она не знает, чего хочет. В ее воспаленном мозгу стучат будто тысячи мыслей молоточками. Одна из них ярче и отчетливее других: «Ты знала, знала, что так будет. Неужели Снейп прав — ты действительно пришла сюда за этим?» От его грубости хочется реветь, но в ней почему-то образуется, словно опухоль, ненавистное ей в данную минуту, низменное человеческое желание. Дойти до крайности ей мешают крохи оставшейся гордости. «Я не прощу себя потом. Нет, я не за этим сюда пришла. Я не…». Бессилие разливается в ней, она чувствует, что у нее не хватит сил сопротивляться ни морально, ни физически. Все еще больше усугубляет чертова влюбленность, как сладко пульсирует все внутри от его прикосновений, уши будто заложены ватой, а, может быть, у нее уже иммунитет ко всем этим гадостям и грубостям с его стороны? Как будто стокгольмский синдром, про который она читала в книжке по психологии.
— Признайся, что тоже хочешь меня, — словно раскат грома, прокатывается его бархатный голос по комнате. — Меня не обманешь, я же вижу. Ты давно уже напрашиваешься на это, маленькая интриганка, — с какой-то мольбой в голосе и странной нежностью произносит он, а затем проводит пальцами по ее губам, и Гермиона замирает. Он сжимает ее грудь и проникает пальцами внутрь, задев мокрую ткань трусиков. Острота восприятия достигает пика, и девушка соображает, что именно с ней творится одновременно с тем, как слышит шепот: «Я снова не сделаю это, чтобы ты потом не жалела».
Снейп резко отодвигается от нее, а его фраза проносится в голове у девушки, точно выстрел. Но ведь он не слышит этого, не может слышать. Гермиона несколько секунд лежит в полном недоумении, а затем находит в себе силы приподняться на локтях и вопросительно посмотреть на Снейпа. Он с плохо скрываемой едкой усмешкой стоит в нескольких шагах от нее и тяжело дышит.
— Зачем? — робко спрашивает она, сама до конца не понимая, что хочет спросить этим «зачем».
— Я лишь хотел убедиться, что вы тоже желаете меня. Я убедился.
— Вы же… ты ведь меня любишь, — на одном выдохе выпаливает она и замирает, чувствуя, как заливается краской.
— Вы приписываете мне слишком сильные чувства, мисс Грейнджер, — фыркает зельевар. — Я увлечен. Любой мужчина бы на моем месте…
Гермиона вскакивает с кровати и подходит к нему вплотную. В его взгляде ловит растерянность. Она обнимает его и, зажмурившись, крепко прижимается к нему.
— Я верю, что ты не такой, — глубоко восклицает она. — Ты другой. Зачем ты притворяешься, кого ты изображаешь?
Гермиона смотрит на него и впервые за все это время видит во взгляде теплоту.
— Какая же ты неугомонная, — устало вздыхает он. — Тебе не живется спокойно, ты всех и все хочешь изменить, даже если это уже невозможно. Наверное, нет на свете таких же упрямых людей.
— Я же гриффиндорка, — прячет улыбку она и утыкается в его мантию. — И потом, кто, если не я заставит тебя посмотреть на себя иначе? Тебе не нужно притворяться. Вокруг тебя уже нет людей, которые заставляли тебя жить двойной жизнью. Вокруг нет судей и нет тех, кому ты что-то остался должен. Я все это понимаю…
— Ты слишком наивна, — горько усмехается он, но не отстраняется.
— Ты все доказываешь и доказываешь чего-то, что уже давно не понимаешь сам. Но, оглянись: теперь ты сам вправе распоряжаться своей жизнью, и так было всегда, несмотря на твои убеждения и мнимый долг, — Гермиона, сама того не желая, впадает в менторский тон.
— Ты еще молода и зелена, — глухо говорит он и мрачнеет, а затем высвобождается, чтобы потереть лицо и переносицу. — И вообще, попрошу не давать мне указаний.
— Хорошо, но я понимаю одно: что ты устал от всего этого. И если ты… готов попробовать, то я буду рядом и буду твоей поддержкой. Все же я склонна считать, что хоть каплю, но разбираюсь в людях…
— Осторожнее, мисс Грейнджер. Ваши невинные детские забавы перерастают в нечто большее, но… мне нравится, что вы смело формулируете свои мысли, — он некоторое время молчит, а затем, посерьезнев, продолжает: — Вы считаете, что я жалею, что жив? Что выжил в той войне? Нет, не жалею. Не будь я жив, я не смог бы помнить. А помнить надо. Вам хотелось знать ответ на этот вопрос — пожалуйста, — я исполняю ваше желание.
— Десять очков вашему факультету, — случайно вырывается у девушки.
Снейп смеривает ее хмурым и одновременно снисходительным взглядом и отходит к окну.
На Чаринг-Кросс-Роуд час пик. Очертания машин теряются в февральской метели. Люди спешно идут по тротуару, кутаясь в вязаные шарфы. Робко загораются вечерние фонари.
— Слушаю я тебя и все никак не могу разгадать, — тихо, заговорщическим тоном произносит зельевар.
Гермиона подходит к нему и склоняет голову к его руке, чувствуя еле ощутимое напряжение в его теле.
— А что именно непонятного во мне? — робко спрашивает она.
— Меня удивляют твои взгляды.
— Своей наивностью?
— Нет… Иногда перед самым сном появляется такая неуловимая мысль, проблеск, совсем мимолетный… А иногда бывает и утром. И тогда кажется, что все переменится…
— Будет лучше, — кивает Гермиона.
— И это со мной происходит все чаще после того, как ты вновь объявилась в моей жизни. Так непривычно говорить об этом, — Снейп на миг кривит рот в привычной усмешке. — О том, о чем никогда не говорил вслух, о чем запрещал думать… Черт… Ты действительно хочешь этого? — вкрадчиво, с сомнением в голосе спрашивает он. — Ты ведь не делаешь это ради сожаления и чувства вины? Немного сознательности и ясности не повредит.
— Кто еще из нас невыносим, — колко замечает девушка с улыбкой. — И потом, разве не ты говорил, что «немного» — это не для тебя. Все или ничего?
— Кто же из нас кого изучает? — кривит губы Снейп, а затем с силой втягивает ноздрями воздух.
— Фактически люди изучают друг друга, — отвечает Гермиона, но сразу за этим замолкает, поняв, что вопрос был риторическим.
— Я не подарок, мисс Грейнджер, — с ноткой жалобы произносит он, но в голосе его нет прежней наигранности и плечи перестают быть напряженными. Девушка чувствует, что он будто освобожден. Он словно артист или актер, который, отыграв сложную роль, требующей всей его отдачи, поклонился зрителям и ушел за кулисы, где смог наконец-то расслабиться и выйти из образа. — Вы действительно хотите связаться со мной и с моим далеко не сахарным характером?
— Неужели так трудно догадаться об истинной причине моего прихода, — отвечает она и как будто сама для себя наконец-то делает открытие. Все так просто и легко, все встает на свои места. — Главное начать. Вы готовы, профессор Снейп? Для начала признайтесь, что я вам не безразлична.
Вместо ответа он лишь хмыкает. Но вскоре находит ее руку и крепко сжимает ее ладонь в своей, и Гермиона чувствует, как сильнее начинает биться его сердце.
— И что же будет дальше? — искренне спрашивает он.
Она с улыбкой сжимает его ладонь в ответ.
— А дальше будет весна.