Я, наверное, позеленел. У меня опять все перед глазами поплыло, и ноги ватные сделались. Я плюхнулся обратно в кресло, и Шелест поспешно накачал мне газировки из сифона.
- Ты не знал, что ли? - недоумевал он. - Как же так?
- А откуда я должен был это узнать? - осведомился я.
- Да уж откуда-нибудь... - неопределенно ответил Шелест. - Но это все же безобразие, что мы тебе не сообщили. В первую очередь я сам виноват. Но я думал, ты даже от следователя это можешь узнать, у вас же с ним контакт...
Вроде бы все было понятно, и не такие накладки в жизни бывают: все думали, что я знаю, а поэтому никто не сообщил. И все же...
Вышел-то я от Шелеста вроде ничего, спокойно. Но пока дошел до своей лаборатории, настроение мое здорово изменилось.
Дело в том, что я встретил Нину. Она не отвернулась от меня, не пробовала обойти стороной (я уж и этого, пожалуй, ожидал!), нет, она подошла, поздоровалась. Но здоровалась она вроде не со мной, а с каким-то совсем посторонним человеком. И с неприятным человеком вдобавок. Она даже глядела не на меня, а куда-то через мое плечо. А я вообще ни слова не смог сказать - стоял и смотрел на нее, и только сердце у меня начало вдруг болеть, будто по нему теркой прошлись. А Нина сказала, все так же глядя в сторону:
- Мне нужно поговорить с тобой... сегодня, после работы...
- Так я зайду за тобой, пойдем ко мне... - машинально, не успев подумать, сказал я по-старому.
Нина даже дернулась слегка, это я отчетливо увидел.
- Нет, - поспешно ответила она, - лучше прямо тут, в скверике. Ты выходи ровно в пять и подожди меня.
Вон как, ей даже неудобно выходить со мной вместе из института! Это меня уж совсем ошеломило, я все стоял и смотрел на Нину, а она нетерпеливо пожала плечами и повторила; "Понял? В скверике, в пять часов!" Я молча кивнул, Нина ушла, и тут откуда ни возьмись появился передо мной Эдик Коновалов. Есть у нас в отделе кадров такой молодой дуб в могучей красоте и растет-цветет уже месяца три.
Вообще-то я на Эдика даже с удовольствием всегда смотрю - красивый, зверюга, тренированный, чистенький весь такой, ухоженный, и пока не говорит, все в порядке, гомо сапиенс на высшем уровне. Но сейчас он как-то нехорошо ухмылялся и подмигивал мне, и сразу обнаружилась его обезьянья основа.
- Сердце красавицы! - восторженно заявил Эдик, кивая вслед уходящей Нине. - Склоино к измене! И к перемене! Как ветер мая!
- Ты чего это? - спросил я, отступив на шаг, потому что Эдик навис надо мной и слова арии громозвучным шепотом вдувал мне в ухо. - Изменил джазу ради оперной классики?
- Труха! - Эдик обалдело уставился на меня своими незамутненными голубыми глазами. - В гробу я видел все эти оперы!
- Я думал, у тебя новое хобби объявилось, - вяло пробормотал я. Ходишь, арии распеваешь в рабочее время.
- Вот это, что ли, ария, про сердце красавицы? - заинтересовался Эдик. - А я думал, это блатная песенка... Воры, они, знаешь, про любовь очень впечатляюще сочиняют...
Мне даже смеяться не захотелось: ну, что возьмешь с обезьяны! Уйти бы поскорей...
- Ладно, - сказал я, поворачиваясь, - продолжай в том же духе, и ты далеко пойдешь!
Но Эдик ловким маневром загородил мне дорогу и начал озабоченно хлопать себя по бедрам.
- Спичек нет, - пожаловался он. - У тебя не найдется?
- Не найдется, я не курю, - ответил я, тщетно пытаясь обойти Эдика.
- Слушай, друг! - проникновенно заговорил Эдик, нацелясь на меня незажженной сигаретой. - Чего у тебя с Берестовой-то?
- Слушай, друг, иди ты! - сказал я, разозлившись не на шутку. - Знаешь куда...
- Да брось ты, не лезь в бутылку, я же по дружбе! - оглушительно шептал Эдик. - Я тебе же помочь хочу, я на нее влияние имею, на Берестову, ну не веришь, так потом наглядно убедишься. Ну вот, хочешь, я вас в два счета помирю? Обрисуй только вкратце, из-за чего у вас началось, и я все ликвидирую.
- Если ты мне еще раз... - начал я, но потом сдержался и сказал только: - Не лезь ты не в свои дела, Эдик. Занимайся лучше анкетами.
- Ну, ты все же зря так... Я к тебе по-хорошему... - обиженно заявил Эдик.
А тут еще Чернышев... Нет, впрочем, Чернышев при первом разговоре вроде бы ничего такого не сказал. Кажется, нет. Я к нему забежал на минутку предупредить, что Линьков придет с ним поговорить в три часа. Ленечка мялся и жался, как всегда, и говорить с Линьковым ему явно не хотелось. Мне показалось, что он не прочь бы поговорить со мной, но я побоялся: вдруг Линьков обидится на меня за такое самоуправство - и разговора не поддержал.
- П-понимаешь, Борис, - забормотал тогда Ленечка, причудливо изогнув длинную шею и внимательно разглядывая ладонь своей левой руки, понимаешь, мне говорить... ему говорить... ну, ничего я не могу сказать!
- Ну-ну, не паникуй, - подбодрил я его. - Скажешь правду, всю правду, только правду и ничего, кроме правды. Понятно тебе?
- П-понятно, - еле слышно пробормотал Ленечка, уткнулся в свои расчеты и вроде перестал меня замечать.
После обеда засел я в своей лаборатории и попытался все обдумать, в том числе и причины своего сегодняшнего настроения. Линьков должен был появиться через час. Приниматься за работу поэтому не имело смысла. И я мог сидеть на табурете и мыслить сколько влезет.
Прежде всего я понял, что со вчерашнего вечера перестал действовать. Просто ничего не делал, ни по хронофизике, ни по криминалистике. Этого, вообще-то говоря, было бы вполне достаточно для того, чтобы подпортить мне настроение при любых обстоятельствах. У меня ведь это на уровне рефлекса: в любом случае немедленно принимать решение и действовать. Хотя действую я иной раз по-дурацки и прихожу к выводу, что поторопился, а лучше бы посидеть да обдумать все как следует.
Но уж в эти-то дни откладывать действия и спокойно обдумывать было невозможно! Вот я и мотался туда-сюда, и все, в общем-то, впустую. Один сдвиг, да и то не в мою пользу, - отношения с Линьковым испортились почему-то... Но о Линькове потом, сначала надо проанализировать результаты.
Что и говорить, результаты пока чепуховые. Линия "человека с усиками" явно привела в тупик, ничего этот Марчелло не знает. Вернее, знает то, что косвенно подтверждает версию самоубийства... Да нет, никакое это не подтверждение! Аркадий мог относиться ко мне как угодно, мог в глаза и за глаза обзывать предателем и мерзавцем (хотя это не в его стиле), мог переживать всю историю с Ниной гораздо сильней, чем я предполагал, но он не стал бы из-за этого кончать самоубийством. Тут меня не собьешь, слишком хорошо я Аркадия знаю!
Да, но все это еще не доказывает, что моя версия насчет эксплуатационника неверна. Ведь совсем не обязательно, чтобы Аркадий с этим человеком сдружился или вообще как-то связался именно на загородной прогулке. Он же ходил потом к Лере... а может, и не только к Лере...
Если б у меня с Линьковым не подпортились отношения, так я бы его просто умолял не бросать эту версию, проверить все, что возможно. Ведь есть же у них там какие-то научные методы! Да я, дай мне волю, и без научных методов, пользуясь обычной логикой, кое-что смог бы выяснить.
Я еще раз просмотрел всю "версию посетителя". И с огорчением признал, что она, в сущности, совершенно бездоказательна. Сконструирована логично, это правда, и многие факты в нее укладываются. Но полностью отсутствует мотив - я даже представить себе не могу, по какой причине кто-либо мог желать смерти Аркадия. А фактам в конце концов можно найти и другое объяснение. Аркадий умышленно затеял ссору, чтобы выгнать меня из лаборатории. А если неумышленно? Если он и в самом деле разозлился на меня, хотя бы попусту?
Ведь он же сам не свой был весь этот день! Мог и на пустяке вдруг сорваться.
Затем: Аркадий уходил-куда-то и при этом зачем-то запер лабораторию. Выходил он, может, потому, что живот разболелся. Зачем запер лабораторию? Не знаю.
Но, допустим, у него там было что-то спрятано. Те же таблетки (нет, чепуха:
таблетки он вполне мог сунуть в карман!) или, скажем, расчеты какие-то...
Расчеты? А если все дело именно в этих расчетах? Если это их вырвали из записной книжки, а с ними и записку - возможно, даже по ошибке, второпях, вовсе не думая об этой записке и не желая ее уничтожить? Да, но какие расчеты мог вести Ариаднй отдельно от меня? С кем и над чем он мог работать и почему делал это в полнейшей тайне? Оставим пока эксплуатационника - пусть это будет кто угодно или даже никто другой, кроме самого Аркадия... Все равно - какие расчеты, какая тема, почему тайком ото всех? Непонятно! Может, именно здесь надо искать разгадку, может, мы зря забываем о специфике нашей работы?