- Вы вчера вечером тоже дежурили, Василий Макарович? - смущенно покашливая, начал Линьков. - Так вот, я хотел бы узнать, не было ли вечером... или ночью... каких-либо происшествий?
- Происшествий никаких не было! - отрапортовал Макарыч. - Что вы! Какие такие происшествия? Я бы враз доложил...
- Ну, ну, - успокоительно сказал Линьков, - вы меня, очевидно, не совсем поняли. Я имею в виду не ЧП, а так, мелочи какие-нибудь. Может, вы шум подозрительный слышали или, может, через забор кто-нибудь перелетал?
- Что вы! - обиженно сказал Макарыч. - Через забор! Это ж и есть чепе!
- Значит, ничего такого абсолютно не было ни вечером, ни ночью? терпеливо спросил Линьков. - Меня, понимаете, всякая мелочь интересует. Ничего не припоминаете?
- Ничего, как есть! - со вздохом сожаления ответил Макарыч. - И рад бы для вас припомнить - ну, ничего не было.
- А работал кто-нибудь вечером в институте? - на всякий случай спросил Линьков.
- Двое работали, - охотно ответил Макарыч. - Всего двое. Стружков, значит, и Юрченко. Ну, Юрченко-то сразу ушел, как я на вахту заступил, может, четверть девятого было, но не больше. А Борис Николаевич - тот допоздна сидел. Самую малость до одиннадцати не дотянул.
- Что-что? - Линькову показалось, что он ослышался.
- Без пяти одиннадцать, говорю, ушел он, может, без трех.
- Стружков ушел без пяти одиннадцать?!
- Ну да. Ай опять с им что не так?! - ужаснулся дед.
- Нет, нет, все в порядке, - торопливо сказал Линьков. - Просто я не знал, что он вечером был в институте.
- А вам, поди, сказали, что и не был! - с горечью заметил дед. - Ну, это на него кто-то по злобе наговаривает!
- Но вы точно знаете, что это был Стружков? - не удержавшись, спросил Линьков.
- Неужели ж я Бориса Николаевича с кем перепутаю! - обиженно ответил дед. - Вышел он, заморенный совсем, ступает еле-еле, спокойной ночи мне пожелал.
- И пошел? - бессмысленно спросил Линьков.
- И пошел, а как же! - подтвердил дед, с любопытством глядя на него. Домой пошел, спать. Может, с устатку проспал сегодня? Нету его что-то...
- Нету... спасибо... до свиданья... - растерянно пробормотал Линьков и поплелся обратно в институт.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Вечер был теплый и влажный. Наверное, прошел легкий дождик: плиты мощеной дорожки тускло блестели в полосе света, падавшей из проходной.
Мне вдруг стало страшно идти дальше. Я осторожно приоткрыл дверь проходной и заглянул в щелочку. А, дежурит Макарыч, это хорошо!
Макарыча я люблю: душевный старикан и к науке питает несокрушимое уважение.
Особенно к нашей хронофизике. Он, по-моему, думает, что мы работаем в основном над проблемой омоложения и только таимся до поры, потому что не все постигли и превзошли. А потом объявимся и полным ходом начнем возвращать людей из преклонного возраста в самый цветущий.
- Работаете все... - позевывая, прогудел он в желто-белые, прокуренные усищи. - Труженики, ох, труженики! Ай вам погулять никогда не хочется?
Дело-то молодое!
- Некогда все... - пробормотал я, раздумывая, как бы к нему половчее подступиться, потом сказал проникновенно: - Какие уж тут гулянки, Василь Макарыч! До того заработаешься, бывает, что прямо не понимаешь, на каком ты свете. Вот и сейчас: хотите верьте, хотите нет, а я никак не соображаю, какое сегодня число!
Выговорив это, я жалобно поглядел на Макарыча. Старик сочувственно закивал.
- Наука... - сказал он добродушно. - В старое время ученые, говорят, и вовсе ничего не соображали в обыкновенной жизни, все равно, как младенцы новорожденные. Девятнадцатое у нас сегодня, милок, девятнадцатое мая, да. А завтра, значит, двадцатое будет...
Двадцатое завтра! Только завтра! Значит, они меня еще на сутки назад швырнули. Зачем же это? Впопыхах, по ошибке, что ли? Я же им и отсюда помешать смогу, если правильно разберусь во всем.
Я задумался и перестал было слушать Макарыча, потом снова включился где-то на полуфразе. Насколько я понял, старик на основании своего многолетнего опыта уговаривал меня тяпнуть по маленькой ("Ежели держишь дома про запас!")
и залечь спать. Тяпать мне не хотелось, да к тому же не было у меня здесь не только запаса, но и дома, а вот спать... спать мне захотелось зверски.
- Иди уж, иди, мил человек, - сочувственно сказал Макарыч. - Прямо лица на тебе нет, до чего извелся... И Аркадий твой тоже проходил тут перед тобой, гляжу: идет весь аж черный и с лица спал... Батюшки, думаю! - Тут Макарыч запнулся, поглядел на меня и спросил: - Ай вы с ним поругались?
- Мы с ним? Да вроде нет... - неуверенно ответил я, пытаясь сообразить, какой же это Аркадий выходил сейчас из института: здешний, наверное? - А что?
- Да так я просто... Гляжу: поврозь выходите, что же, не мог он тебя пять минут подождать? Весь вечер, думаю, вместе просидели, а тут...
- Ну да... вместе... мы так просто, - забормотал я, не зная, что сказать.
- Иди, иди, голубок, - ласково сказал Макарыч. - Заговорил я тебя, старый леший...
- И то пойду, - ответил я расслабленным голосом, - Устал я, правда, до смерти. Спокойной вам ночи на трудовом посту, Василь Макарыч!
Выйдя из проходной, я машинально добрел до скверика, остановился и тупо глянул на скамейку, где мы с Ниной объяснялись и никак не могли объясниться, а Время, небось, косилось на нас и хихикало: "Ага, попались, хронофизики!"
Когда же это было? Семь часов назад и четыре дня вперед - поди разберись...
Вообще - куда же мне теперь идти? Где бы для начала хоть поспать часок? Я уж прямо с ног валился от усталости. Шутка ли: за один вечер столько всего!
Сногсшибательный разговор с Ниной; бешеная работа в лаборатории; путешествие во времени; выслеживание загадочного незнакомца в измененном мире и встреча с живым Аркадием; снова - и совершенно неожиданно! переброска во времени... Не считая того, что я, между прочим, эдак мимоходом взял да открыл способ перехода во времени! Ай да Борис Стружков! Силен, бродяга!..
Да, вот именно - бродяга бездомный. Дома у меня здесь нет. То есть комната моя, конечно, существует, но в ней ведь другой Борис. Насколько я помню, он сейчас провожает Нину домой, вернее бродит с ней по улицам и несет какую-то несусветную чушь. Конечно, ему-то что! Не жизнь, а малина!
Нет, ну какое все же свинство! Бандюги, хронохулиганы, вкатить бы им за такие штучки по пятнадцать суток переброски туда-сюда без права выхода из хронокамеры! Да мало им, стервецам, пятнадцать суток! Ну, что мне делать-то?
Так и мотаться по времени, на каждом шагу создавая миры и натыкаясь на своих двойников? И что это вообще за манера - ни с того, ни с сего совать человека в хронокамеру? Ну ладно, работали они там, готовили эксперимент потихоньку ото всех, даже от меня, это я вполне могу понять, хоть и обидно, что Аркадий от меня таится... Ну, не будем об этом... Но такие штучки устраивать!
Использовать хронокамеру для расправы с "неудобными" людьми! А может, это они контрольную проверочку провели на мне? Да нет, это уж совсем дико выглядит: что я им, брусочек?
А самое главное, самое главное, что все это никак не объясняет, почему Аркадий покончил самоубийством! Наоборот, пожалуй, еще больше запутывает дело. Ведь если этот его загадочный компаньон был попросту помощником в подготовке эксперимента, - монтажник он или кто другой, неважно! - то уж совсем ничего непонятно! Ну, открыл Аркадий, как перемещать человека во времени, ну, рассчитал поле, подготовил камеру для этой цели, так ведь радоваться этому надо, великое дело сделано, а он вдруг самоубийством кончает! Обнаружил, может, что передвижение во времени - штука опасная, что человечеству это принесет больше вреда, чем пользы, и поэтому из раскаяния и страха решил отравиться? Опять бред собачий получается: какой же ученый так поступит?! Да и опасности, которые могут грозить человечеству, если оно начнет путешествовать во времени, давным-давно рассчитаны (вероятно, по принципу "зелен виноград!") и даже, так сказать, отображены в искусстве, тем же хотя бы Айзеком Азимовым, так что никаких внезапных потрясений по этому поводу Аркадий испытать не мог...
В общем, ничего я пока по этой линии не выяснил, но сейчас мне было безразлично, выясню я вообще хоть что-нибудь или нет. Устал я до невозможности, мысли путались, ноги заплетались, я с удивлением обнаружил вдруг, что иду, вернее, плетусь... А куда, сам не знаю.