И Березинцев решил – надо ехать к хирургам. На следующий день рейсовым автобусом он отправился в Кипарово. Молодой хирург – крупный и плечистый, долго колебался – резать или не резать? Но, всё же решил: резать!
– …Только вам придётся поголодать около суток, чтобы избежать послеоперационных осложнений, – предупредил он.
– Уже! Со вчерашнего обеда я ничего не ел, – уведомил Андрей.
– Ну, тогда сейчас вас подготовят, и через час – операция! – уходя, объявил хирург.
Вскоре в палату пришла молоденькая медсестра, которая позвала Березинцева на предоперационную подготовку. Они прошли в процедурку, где девушка, взяв с тумбочки станок безопасной бритвы, объявила с какой-то непонятной, многозначительной улыбкой:
– Ложитесь на кушетку. Будем бриться!
– А-а-а, вы имеете в виду, надо выбрить операционное поле и его окрестности? – указав рукой ниже пупка, уточнил Андрей. – Уже! Я же сам лекарь, и это всё знаю. Живот, и всё, всё, всё, что под ним, в паху, выбрил лично. Так что, вам тут уже делать нечего.
– Да-а-а?.. – почему-то огорчилась та. – Ну, тогда возвращайтесь в палату.
…Операция, которая выполнялась под местным наркозом, запомнилась надолго. Длилась она меньше часа, но Березинцеву показалось, что тянулась целую вечность. Потом его отвезли в палату, положили на койку и поместили на низ живота что-то твёрдое, холодное и тяжёлое… Дальнейшее пребывание в больнице запомнилось ещё одним курьёзом. По прошествии после операции нескольких часов, в какой-то момент Андрей вдруг понял, что ему нужно «кое-куда» по «делам секретным». Но не в палате же это проделывать, где кроме него ещё трое соседей? Для некоторых людей такие «дела» там, где потом приходится завтракать, обедать и ужинать – запредельный моветон. Да и сам Березинцев был тех же настроений. И он, превозмогая острую боль, спустился на пол. Соседи всполошились:
– С ума сошёл? А если шов разойдётся? Медсестёр, нянечек позови!
Медсестёр?! Ага! Щас! Проигнорировав это предложение, согнувшись буквой «Г», Березинцев вышел в коридор и столкнулся с дежурной медсестрой. Та пришла в ужас.
– Немедленно назад! Я вам сейчас принесу «утку», подкладное судно…
– Не надо мне ни утки, ни индюка! – Андрей отмахнулся. – Во Франции, в самых продвинутых клиниках, больных прямо с операционного стола отправляют в палату пешком. И у них осложнений куда меньше, чем у нас!
– Ну и идите! – сердито отмахнулась и медсестра.
И Берзинцев пошкандылял дальше, терпеливо перенося резь в низу живота. Кстати, и в самом деле, уже на следующий день ему стало значительно легче. А ещё через пару дней он очень быстро перешёл в категорию выздоравливающих. И вот, в это самое время, их палату, где освободилось два места, почему-то стали использовать как филиал некоторое время назад закрытого вытрезвителя. Минимум, раза два в сутки к ним приносили очередного вдребезги пьяного «алконавта». И было большой удачей для обитателей палаты, если выпивоха оказывался не из буйных.
Одного из мертвецки пьяных «синяков», который перебрал почти до коматозного состояния, реанимировала эта самая докторша. Картина была почти фантасмагорическая. Невероятно грязного – от макушки до пяток – пропойцу, от которого на всю палату разило жутким перегаром и лет пять не стиранными носками, пришла обследовать и реанимировать весьма и весьма приглядная молоденькая докторша, эдакий материализовавшийся дивный эльф в накрахмаленном белом халате.
Глядя на то, как мед-«эльф» своими музыкальными пальчиками проверяет пульс двуногого комка грязи, Андрей не выдержал и спросил:
– Доктор, а вам не кажется, что этим гомо-свинтусом заниматься следует не вам, а нам, ветеринарам?
Осуждающе взглянув на Березинцева, докторша укоризненно произнесла:
– Ну, как вы можете так говорить? Это же человек, он нуждается в помощи!..
Выздоравливающие ошарашенно переглянулись. Один из соседей Андрея, под общий смех, мечтательно произнёс:
– Так, вот, какие они бывают святые… А закажу-ка я с вас икону!
* * *
И вот, такая неожиданная встреча, при не самых оптимистичных обстоятельствах.
– Так это у вас была сибирская язва? – сочувственно уточнила соседка Андрея.
– Формально – у нас, а фактически – у соседей, от которых к нам и завезли эту заразу… – ответил Березинцев, внимательно наблюдая за тем, как на эти слова отреагирует Ремарин.
И тот ожидаемо отреагировал. Оглянувшись, Вениамин с явным самодовольством, даже не сказал, а изрёк:
– Ну, насчёт соседей – это отговорка, тень на плетень. А вот реально, зараза локализована в Даниловке. Это факт, и его ничем не опровергнуть. Поэтому тебе надо не какие-то абстрактные фантазии насчёт нерадивых соседей обсуждать, а подумать о том, что говорить на комиссии. Самое лучшее тебе покаяться, признать вину, поскольку она уже сейчас очевидна. Найти какие-то смягчающие вину обстоятельства… – он сунул руку в карман брюк и досадливо распорядился, взглянув на шофёра. – Николай, тормозни. Сигареты забыл…
Выйдя из машины, Ремарин зашагал к продуктовому магазину. Проводив его взглядом, шофёр саркастично обронил:
– Каяться надо… Сам бы покаялся в своих грехах!
Через некоторое время вернулся Вениамин. Плюхнувшись на кресло, он закурил и, приоткрыв окно, продолжил:
– Так вот, самое лучшее для тебя – покаяться, слезу пустить, типа, дети малые… Но не кочевряжиться, не лезть на рожон…
Уловив паузу в рассуждениях Ремарина, Андрей с некоторой даже ленцой в голосе неспешно возразил:
– Каяться – какой-либо необходимости я не вижу. Это мне ни к чему. У меня отчего-то такое ощущение, что сегодня каяться придётся кому-то другому. И не только каяться, но, не исключено, и в скором времени дегустировать баланду.
Круто обернувшись к нему, Вениамин, заметно изменившись в лице, буквально, впился взглядом в Березинцева. На его лице было написано недоумение, и даже испуг. На мгновение их взгляды встретились, после чего сразу же утративший свой барственный лоск Ремарин, закашлявшись, быстро отвернулся, и в салоне авто повисло молчание. Теперь был слышен только гул мотора. Судя по всему, до Вениамина, нервно вдыхающего табачный дым, только сейчас дошло, сколь легкомысленный промах допустили они со Свербиловым, когда открыто, не таясь, в присутствии посторонних (прежде всего, Березинцева!) устроили комедию с подтасовочным допросом филимоновских овцекрадов.
К зданию минсельхоза, где и должна была заседать комиссия Юреева, они прибыли без десяти одиннадцать. Выйдя из машины, Вениамин быстро зашагал к стеклянному вестибюлю многоэтажки. Андрей поспешил следом за ним. Он сразу же отметил, что теперь даже походка Ремарина заметно изменилась, став угловатой и нервной. По широкой лестнице, один за другим, они поднялись на третий этаж, где располагался просторный конференц-зал, уже заполненный людьми.
Судя по всему, ветеринаров собрали со всей области. В зале царил несмолкающий гул голосов. На сцене уже сидел президиум, в центре которого выделялся крупный дядя в синем костюме, с холодным, жёстким взглядом. Следовало полагать, это и был Юреев. Окинув взглядом плотно заполненную аудиторию, Березинцев в её глубине среди присутствующих заметил нескольких своих бывших однокашников.
Не выпуская Вениамина из поля зрения, Андрей старался проследить, куда именно тот направится. Как и следовало ожидать, Ремарин поспешил к Свербилову, сидевшему на переднем ряду. Между ними завязался оживлённый, эмоциональный разговор. И хотя Андрей собеседников слышать не мог, по их мимике и жестикуляции ему было яснее ясного, о чём именно они говорят.
Ремарин, скорее всего, сказал: «Арсений, дело очень скверное. Этот чёртов Березинцев, как я понял, где-то что-то сумел разнюхать. Что будем делать?»
Свербилов: «Ты уверен? Ты не ошибаешься? В принципе, даже если ему что-то и удалось разузнать, что это изменит?»