Валерка замялся, покраснел, пробубнил что-то невнятное.
— Поможешь? — снова спросил Петрович.
— Нет, не могу я, в театр иду, — выдавил он наконец.
Больше Петрович не настаивал.
— Ладно, иди.
Парень встал и, стараясь казаться безразличным, пошел к двери.
— И не стыдно проходимцу, — бросил кто-то ему в спину.
— Не надо, ребята, пусть идет, может быть, поймет когда-нибудь, — остановил Петрович.
— Пошли! — Решительным шагом ремонтник направился к агрегатному станку, обгоняя двух слесарей, вызвавшихся помочь.
Темной громадой, еще не успевшей остыть после работы, он возвышался в углу цеха. Станок был сложной конструкции и, что самое неприятное, малознакомый. Таких на заводе еще не было. Говорили, что и во всей стране этих станков наберется всего несколько десятков. Их выпуск только осваивался станкостроительной промышленностью. Отсюда и трудность. С одной стороны, сам завод-изготовитель не успел их как следует освоить, или, как чаще говорят техники, довести. Поэтому могли быть в станке мелкие, но досадные недоделки. В будущем их, конечно, устранят, доведут станок до совершенства, но сколько это займет времени? С другой стороны, и заводская ремонтная служба не успела узнать «характер» станка, выяснить причину его капризов. Удастся ли рабочему вдохнуть жизнь в эту машину? Он знал, что до него здесь побывали двое инженеров, внимательно обследовали станок, сверились с чертежами, но неисправности не нашли.
А обстановка торопила. То и дело к агрегатному подходили люди — инженеры, бригадиры с участков, где работа вот-вот должна была остановиться из-за отсутствия деталей. Тихонько, стараясь не отвлекать Петровича, спрашивали у мастера, тоже державшегося поодаль: «Ну как? Получается?» Мастер неопределенно пожимал плечами. Ему самому хотелось бы это знать, но он тоже не решался мешать Петровичу, знал: под горячую руку старый рабочий так отбреет… не посмотрит, что мастер. Только однажды он позволил себе подойти и как бы невзначай обронил:
— Звонили тут из заводоуправления, говорят, если обеспечим ремонт, премия будет… очень неплохая.
— Ладно, — отмахнулся слесарь.
По тому, как резко он это сказал, можно было понять, что сейчас ему не до премии. Он сам уступил бы половину получки тому, кто подсказал бы ему, где скрыта неисправность. На память пришла история, вычитанная недавно внуком. Крупная американская фирма изготовила дорогое и сложное устройство. А оно «не захотело» работать. Ни один техник, ни инженер не в силах были отыскать причину отказа. Тогда пригласили известного ученого. Походил тот возле установки, раскинул умом и мелком поставил крестик на том месте, где была неисправность. Изделие заработало. Пора было рассчитаться с ученым. Тот запросил кругленькую сумму не то в десять, не то в сто тысяч долларов. Жалко стало денег хозяевам фирмы, решили деликатно намекнуть — не много ли? Прислали ученому счет, где просили записать, за какую операцию сколько начислить денег. За то, что приехал, — цена билета, за то, что поставил крестик мелком, — сущие копейки, за то, что знал, где поставить крестик… Вот тут-то ученый и вписал кругленькую сумму, от которой стало худо хозяевам.
Совсем другие отношения были у старого слесаря со своим заводом. Здесь было ему все близко и дорого.
«А ведь в самом деле, отдал бы получку — лишь бы узнать, что с этим окаянным станком», — подумал он в отчаянии.
Работа не удавалась. Снова и снова ощупывал он детали машины, напрягая зрение, вглядывался в изломанные линии чертежа ее механической части. Напрасно. То ли неисправность действительно была настолько необычной, что даже ему, «королю ремонтников», как в шутку называли Петровича рабочие, она не давалась, то ли отвлекала и злила его нерасторопность и непонятливость новых подручных. А может быть, просто не давала сосредоточиться обида на Валеру и мысли о том, как там дома внучок, — сидит небось обиженный.
— Да держите вы как следует! — в сердцах прикрикнул он на подручных.
Выбиваясь из сил, они вдвоем едва держали в приподнятом положении тяжелый вал, под которым «колдовал» ремонтник. Прижавшись к нему грудью и плечом, Петрович чувствовал, как дрожит он в напряженных руках рабочих.
«Да, слабоваты ребята, не то что Валерка», — подумал он. И от этой дрожи снова вдруг потерял нить мысли, а ведь что-то подумал — вроде бы очень дельное… И тут дрожь оборвалась. Петрович удивленно поднял взгляд и увидел смущенно улыбающегося Валерку. Как был в выходном костюме, он, поднатужившись, надежно держал своей медвежьей хваткой вал, а двое рабочих разминались рядом, поводя обессилевшими руками. «Молодец! Выйдет все-таки из него ремонтник!» Петрович почувствовал, что исчезла не только дрожь вала. Мысли, которые раздражали и отвлекали его, мешали сосредоточиться, тоже ушли. И он отчетливо восстановил потерянную было идею.
Сняв стеганку, чтобы легче было пробраться в узкое отверстие, слесарь протиснулся к толкателю, который чем-то насторожил его. Работать было неудобно. Выступающие заостренные кронштейны, головки болтов оставляли лишь небольшую щель, куда с трудом проходила рука. Он нащупал толкатель, попробовал его дернуть. Не получилось. Дернул чуть сильнее.
Так вот оно что! Штанга толкателя выскочила из своего гнезда. Резьба в нем была сорвана. С обессилевшими руками, но с просветлевшим лицом Петрович вылез из-под станка. Нашел! Однако радоваться было рано. Чтобы устранить неисправность, нужно было разобрать чуть ли не весь станок. На эту разборку (с последующей сборкой) ушла бы неделя!
— Час от часу не легче, — вздохнул цеховой мастер. — Может быть, придумаешь что-нибудь, Петрович?
Подумать действительно было над чем. Нарезать новую резьбу на толкателе и в его гнезде — дело не сложное, с ним мог бы справиться любой ученик. Собственно, в этом и заключался весь ремонт, необходимый станку. Но это только в том случае, если бы нарезку предстояло делать в нормальных условиях — на деталях, удобно зажатых в тисках. Вся сложность работы в том и заключалась, что до толкателя и его гнезда было не добраться. Самое большое, что мог сделать даже опытный слесарь, — это качнуть его двумя пальцами. Но как нарезать резьбу! Это было ничуть не проще, чем, пользуясь пальцами ноги, пришить пуговицу.
И все-таки Петрович решил попробовать. Вместе с Валеркой они долго работали напильниками, бегали на участок сварки, прихватывали один к другому причудливо изогнутые стержни. Наконец торжествующий Петрович снова появился возле агрегатного станка. В руках он держал приспособление, которым определенно никто не пользовался ни до него, ни после. Перегнутый во многих местах, как коленчатый вал, стержень заканчивался держателем, в нем торчал метчик, которым предстояло нарезать резьбу.
Снова Петрович нырнул в железную темноту станка, осторожно нащупывая гнездо толкателя. Валерка что было силы налег на вал, а один из подручных принялся по команде Петровича осторожно поворачивать приспособление. Вместе с ним в темноте поворачивался и метчик. Ремонтники не могли видеть, правильно ли он вворачивается в металл, да это было и не нужно. Натренированные пальцы Петровича «видели» не хуже глаз. Чувствуя каждое движение метчика, он знал — все идет как надо! Последний оборот, и резьба готова! Скоро нарезали резьбу и на толкателе.
Станок снова был в строю. Столь нужные заводу детали пойдут в судосборочные цеха, на стапель. Простоя не будет. Вытирая руки ветошью, Петрович не заметил, как к ним подошел мастер цеха.
— Поздравляю, — сказал он, обращаясь к Петровичу.
— И их поздравь, — кивнул ремонтник в сторону Валерки и рабочих.
— Что, к самому разбору премии поспел? — не то в шутку, не то всерьез спросил мастер.
— А что, заслужил, — заступился Петрович, — без него бы и сейчас еще копались.
Он был рад за своего подручного, который хотя и с опозданием, но, видимо, понял, почему старший товарищ остался на заводе. Не ради премии, а потому, что был он настоящим честным рабочим. И для него ремонт станка был вопросом профессиональной гордости. Точно так же, как ни один врач не оставил бы без помощи больного, хороший ремонтник не мог бросить вышедшую из строя машину, иначе его как мастера перестали бы уважать товарищи. Но что еще важнее — он сам перестал бы уважать себя как профессионала.