— По-моему, идеальный вариант, — поражаясь лишний раз изобретательности Веры, признался он, но тем не менее уточнил: — Если все же у преступника оружия не окажется, то мы ничего не теряем, кроме шанса взять его с поличным.
— Совершенно верно, — точно успокаивая его, согласилась она.
— Ты что-то очень бледная сегодня, — заметил Сергей.
Вера провела рукой по лицу.
— Ну так поднялась чуть свет и волнуюсь, не без этого. Я хотела с тобой встретиться еще вчера, но ты укатил на дачу, даже не предупредив меня. А по телефону такие разговоры не ведут.
— Я только туда и обратно. Кое-что из старых набросков понадобилось.
— Ладно, — вздохнула Вера, — обо всем договорились. Я пошла. Надо как следует отдохнуть перед делом, — нервно рассмеялась она.
— А может, все-таки предупредить Терпугова? — осторожно спросил Фролов.
— Нет уж, как решили, так и будем действовать. К тому же риск исключен.
— Хорошо. Значит, ты поднимаешь шум, чтобы получить возможность обыскать публику, — еще раз на прощание повторил Фролов.
— Не волнуйся, шум будет, что надо!
Официальное открытие выставки «Просветитель», включавшей в себя работы художников и дизайнеров, должно было состояться через день. Половина второго этажа павильона «Леонардо» была разделена передвижными модулями на секции. Закрытый просмотр был устроен только для художников, дизайнеры еще трудились над установкой своих творений. Приглашенные стали собираться к половине восьмого вечера. Они поднимались по широкой лестнице и, направляясь к картинам, проходили через секции с работами дизайнеров. Все окна в этой части здания были задрапированы плотной тканью, чтобы при помощи софитов можно было более эффектно осветить инсталляции.
Многие из приглашенных с любопытством оглядывали дизайнерские находки, некоторые из которых зачастую вызывали вопрос: «А зачем это?»
Поляна с разбитой на ней палаткой, со свернутыми и полуразвернутыми спальными мешками, с туго набитыми рюкзаками; по пластиковому руслу струится ручей, рядом лежит котелок и составлены палки для костра. Ощущение такое, будто поляну только что покинули, видимо, в поисках хвороста. Работа называлась «А завтра».
Другая инсталляция представляла собой интерьер комнаты все с тем же передающимся зрителям ощущением, что ее только что покинули на минуту.
На канапе брошен пеньюар, пол усыпан сухими лепестками роз… и тогда становилось понятным название «Тщетное ожидание». Женщина увяла, а все ждет…
Инсталляция «Разбитая жизнь» была представлена в двух вариантах.
Первый вариант — квадрат, выкрашенный в голубой цвет с белесыми разводами и рассыпанными по нему осколками стекол, которые искусно расположенные софиты заставляли то ослепительно сверкать, то переливаться разноцветными огоньками, и невольно думалось, какая это могла бы быть блестящая жизнь…
Второй вариант представлял, как пытались сложить красивую картину из разноцветной мозаики. Яркую, богатую по колориту, идеальную по композиции. Начали со светлых тонов. Вдруг, откуда ни возьмись, втиснулось коричневое пятно. Цвет восстановили, но потерялись линии, изменился задуманный сюжет. Потом светлые тона исчезли окончательно, вытесненные мрачно-коричневыми, черными с красными вкраплениями вспышек отчаяния… И все сошло на нет.
Фролов задержался около этой композиции. Внутренняя дрожь вышла через пальцы, заставив их несколько раз судорожно сжаться. Еще немного, еще год-два и о его жизни можно было бы сказать точно так же.
Он с трудом отвел свой взгляд и пошел на оживленный шум голосов и яркий свет. Его появление было встречено приветливыми восклицаниями. Сергей отыскал глазами Веру. Она была в приподнятом настроении. Говорила, смеялась, подходила то к одним, то к другим. Фролов поздоровался с Ладимиром и Ксенией, перебросился несколькими фразами с Александром Алексеевичем Михайловым, потом его кто-то остановил, желая высказаться по поводу «Колдуньи».