Зато какой получился юбилей! Гостям желать было нечего: я замужем, и живот явно давал об этом знать. Гуляли в банкетном зале ресторана. Столы ломились от изысков. Гости языки проглотили. Ошалели. И все было бы чудно, если бы ты, несмотря на все твои одеколоны и импортные костюмы, не был мне противен до тошноты. Думала, даже больше, надеялась, что пройдет. Мама все тихонько и упорно твердила: «Стерпится — слюбится!» Нет! Стерпится — сненавидется, вот это точно. Видишь, какой неологизм я создала. И вдохновитель ты!
В голове Пшеничного так полыхнуло, что красная пелена заволокла глаза.
«Ведьма, — подумал он, когда отхлынула закипевшая кровь. — Ненавистью заморозила свою и мою жизнь. Если не врет от злобы, то нет ей прощения».
— В ответ на твою тираду скажу: получила по заслугам, — бросил он сквозь зубы заметно охрипшим голосом. — Ты искала не любви, а материальных благ. За них и платила по счетам. А теперь я делаю тебе королевский подарок: дарю свободу.
Инга опустила глаза в стол и сидела не шелохнувшись. Потом вскинула на него страшный, сверлящий взгляд и произнесла:
— Свободу и эту квартиру.
— Не может быть и речи! — отрезал он.
— Что ж ты меня, свою жену, выселять будешь? Судебных приставов позовешь?.
— Оговорилась, запамятовала, должно быть, — едко заметил Пшеничный. — Не свою жену, а бывшую. Большая разница!
Лицо Инги перекосилось от злобы, которая, распирая ее, вырвалась через раздувшуюся шею в искривленно открывшийся рот:
— Да я тебе такое устрою, что!.. — Она заметалась по салону. — Да я всех своих подруг, приятельниц позову…
Пшеничный согласно кивнул головой:
— Чем доставишь им несказанное удовольствие.
— Да они тебя… тебе…
— Они посмеются и позубоскалят на твой счет. Мол, такая дура оказалась, мужа не удержала. Но ты не волнуйся, может, та, которая выскажет это суждение первой, первая по твоим стопам и пойдет. На этом, полагаю, дискуссия окончена, — подытожил он. — Два дня на сборы. Мой адвокат уведомит тебя о дне бракоразводного процесса.
— А я вот не дам тебе развод! — уперлась в бедра руками Инга, что так не шло к ее изысканному силуэту, да натура, как не заталкивай ее в силуэт, в момент «X» всегда выйдет наружу.
— Вот встретишься с адвокатом, побеседуешь и сделаешь, как пожелаешь, — усмехнулся Пшеничный и вышел из салона, но тут же вернулся и добавил, тоже злоба искала, как ужалить побольнее: — Проблема твоя в том, что ты никого, кроме себя, не можешь любить. Не дано тебе. Убогая ты на любовь, — смерил презрительным взглядом и ушел.
Инга сидела на диване, опершись подбородком на руки. В голове стояла пустота со звоном. Потом проскочило:
«Бред!.. Бред какой-то!.. В один день все!.. Нет! Нет! — затрясся подбородок. — Это невозможно! Я же живой человек! И это моя квартира ровно настолько, насколько и его! — Мысли путались. — Как он меня назвал? Убогой на любовь?! — Она отрешенно улыбнулась: — Нет! Я любила! Как я тогда обрадовалась, когда в стране все начало рушиться! Вот, — подумала, — вылетишь ты из своего райкомовского кресла, что делать будешь? И точно, партию отменили, райкомы закрыли, и он таки вылетел. А я встретила Андрея и полюбила его. Всем тогда было трудно. Андрей тоже пострадал, его НИИ распустили. Перебивался кое-как. И Стас кое-как. И я решила — через месяц переезжаю к Андрею. У него была такая славная однокомнатная квартирка. В каком же районе?.. Метро там не было. Славная такая… Да, так я и решила: Олежку к маме на время, а сама все оставляю Пшеничному и ухожу. Андрей даже обои переклеил, вместе выбирали… Но тут этот проклятый Пшеничный так извернулся, вот же сволочь! — брызнула она слюной. Встала, взяла бутылку виски и, наполнив стакан, поставила ее на пол рядом с собой. — Вывернулся, закрутил какое-то дело. Что-то купил, что-то вложил, что-то продал. И деньги, деньги, это было что-то страшное, сюрреализм какой-то — пачками! И доллары! Запретные доллары вдруг стали возможны. Опьянение, другого слова не подберешь, чтобы описать то состояние ума. Все достижимо. Все позволено, и никто не контролирует. Едешь за границу — трать сколько хочешь. Ой, мы тогда с ним чего только не накупили в Париже! И он еще сказал: «Погоди, будет у нас с тобой домик во Франции». И вместо того, чтобы уйти к Андрею, — слезы побежали по ее обиженному «судьбой» лицу, а рука вновь потянулась за бутылкой, — я уехала отдыхать в Испанию. Ах, мне так хотелось хоть глазком взглянуть на эту страну. Подумала, к Андрею всегда уйти успею… Так и не ушла. Потом он женился. Я опомнилась. Стала искать с ним встречи. Как я старалась возродить в нем былое чувство, но нет! — Стакан выпал из ее ослабевших пальцев. Она чертыхнулась. — «Забудь!», говорит. У!.. — погрозила возникшему на горизонте памяти силуэту Андрея. — Так любил, значит! Я же не семью его разбить хотела, я же только немного ласки и нежности просила. Хотя бы раз, всего раз в неделю! — Она устремила свой взгляд в одну точку и сконцентрировалась на вопросе: «Кто виноват?» Когда больно, всегда должен быть кто-то виноват. — Ну не я же! — возмутилась до крика. — Андрей, надо признать, несколько поторопился жениться… А виноват — Пшеничный со своими подлыми, мерзкими деньгами. О, как он виноват!.. Вот же сволочь! Эх, сейчас напьюсь виски и таблеток! Устала. Надо отдохнуть. Нет! — подскочила, точно змею увидела у своих ног. — Сейчас не время! Надо бороться! Надо отстоять квартиру!