— А, так вы все-таки намерены поступать вновь?
— Обязательно! И я верю, что поступлю. Потому что это мечта. Такая сильная, такая… — Не найдя слов, она смутилась своей горячности и рассмеялась.
— Это прекрасно, что у вас такое стремление. А я вот тоже занимаюсь делом, недалеким от дизайнерских исканий. Я издатель. Может, слышали книжное издательство «Стас»?
Лилия сначала всплеснула руками, потом поднесла их к щекам и словно в чашу опустила свое лицо.
— Боже!.. Не может быть!.. Я обожаю читать книги одного вашего автора, Веры Астровой.
— Без ложной скромности скажу: это я ее открыл.
— Как замечательно, — полуприкрыла глаза Лилия, — открывать таланты.
— А вы с кем живете? — перепрыгнул Станислав Михайлович через несколько положенных по ходу ознакомительного разговора вопросов и ответов.
— С мамой и младшей сестренкой.
Он в один миг представил пятиэтажку, две комнатки трамвайчиком, тусклые обои, старенький, скрипящий диван, две узкие кроватки в детской; мать, еще не старую, но поблекшую, кутающуюся в пуховый платок, и милое десятилетнее создание с черными кудряшками, — младшую сестренку, донашивающую невесть какие наряды старшей сестры.
— Тяжело, наверное?.. — машинально высказал он вслух свою мысль.
— Да, — тихо ответила Лилия.
Пшеничный уставился на нее своими выпуклыми каре-желтыми глазами.
— А вот скажите, почему же вы, как бы это выразиться поточнее? — задумался он, поставив локоть на стол. Рукав пиджака приспустился, и в свете люстры блеснул «Ролекс». — Почему вы, когда вошли в ресторан, столь безразлично оглядели его великолепие, не понравилось?
Лилию несколько удивил вопрос.
— Нет, мне очень понравился интерьер, но… Как бы теперь мне вам объяснить? Знаете, роскошь, это ведь тот же наркотик Попробуешь всего несколько раз и захочется постоянно. А я четко понимаю: не моя это жизнь и не моя эта роскошь, и никаких иллюзий у меня выйти из Золушки в принцессы нет. Потому и смотрю мимо, чтобы не засмотреться.
Пшеничный насторожился. Провел салфеткой по усам, пряча двусмысленную ухмылку.
— Уж очень вы, Лилечка, рассудительны для вашего нежного возраста.
— А разве это плохо? У меня пример был хороший. В кавычках. Я знаю, куда Золушки попадают, и не хочу туда.
— Да ну? — решил этим вопросом подловить девушку Пшеничный. — И какой же это пример?
— Соседка наша, — обреченно махнула она рукой. — Пропала девчонка.
«Слова какие-то шаблонные: «пропала девчонка»!.. А какие бы я хотел услышать?.. Да она, вероятно, просто повторяет то, что говорит ее мать…»
— Скажите, Лилечка, а вы с мамой дружно живете?
Вопрос, как показалось Станиславу Михайловичу, поставил девушку в тупик.
— А как же еще можно жить? — после паузы спросила она.
— В самом деле… — решил замять свое любопытство Пшеничный.
— Ой! — вскричала Лилия. — А мы на выступление Горстковой не опоздаем?!
Станислав Михайлович взглянул на часы:
— Успеем!
Черные, окованные «серебром» двери клуба распахнулись перед ними. Поддерживая Лилию под руку, Пшеничный повел ее вверх по лестнице, едва различимой в розово-фиолетовом полумраке. Как только они вошли в зал, музыка оглушила их.
— Теперь и словом не перекинешься, — почти прижавшись губами к ушку Лилии, проговорил Станислав Михайлович и почувствовал запах простеньких духов.
Метрдотель усадил их за столик прямо перед эстрадой, на которой в световом ореоле появилась певица. Лилия устремила на нее неотрывный взгляд и стала покачивать головой в такт популярной песни.
Пшеничный тоже покачивал головой в такт, но не мелодии, а своим размышлениям.
«Все ясно! И разузнавать нечего. Ее выдали духи! Хищница, ловкая обманщица, охотница за богатыми любовниками или мужьями никогда бы не пошла на это. Все, что угодно: бельишко скромное, платьишко с турецким шиком, но паршивенькие духи — увольте. Их носы все вытерпят, но только не запах дешевого парфюма. Вот, во всем и во всех я ищу двойное дно, — опять напустился на себя Станислав Михайлович. — С чего мне вообще в голову взбрело, что она именно таким способом решила ко мне подобраться? Действовала бы напрямик, а то, мама, пагубный пример соседки… — Пшеничный с нежностью перевел взгляд на тонкую, точно стебелек, шею Лилии. — Милая, чистая!»
— Стас! — вывел Пшеничного из созерцательной задумчивости возглас его приятеля, известного бизнесмена. — Потихоньку вошел и не стал ни с кем здороваться, — протягивая свою широкую ладонь, с добродушием подвыпившего человека говорил тот.