— Легко ли было отрезать голову?
— Нет, нелегко, ты же сам видишь. В нашем случае пришлось рубануть с дюжину раз, а то и больше.
— Чудно. — Себастьян повернулся лицом ко двору.
В облачном покрове, оставшемся после ночного ненастья, начали появляться прорехи, но солнечные лучи пока едва просачивались. Из дома вышла женщина и остановилась на заднем крыльце. Невысокая и хрупкая, с огненно-рыжими волосами и бледной кожей, какая чаще встречается в Шотландии, чем во Франции. Она встретилась взглядом с Себастьяном, и он заметил, как ее ноздри раздулись, а губы сжались в ниточку. Женщина подхватила совок с корзиной и двинулась туда, где вдоль задней стены дома тянулась клумба с душистым горошком и незабудками.
Себастьян спросил:
— А мадам Соваж в курсе, что последние несколько лет ты засаживал этот двор остатками после вскрытий?
— Да, я ей сказал. Она ответила, что тем больше причин привести его в порядок.
Прислонясь к дверному косяку, Себастьян наблюдал за Алекси. Он знал ее историю, но лишь отчасти. Родилась в Париже еще до Революции, выучилась на врача в Италии. Но поскольку в Британии женщин-врачей не признавали, в Лондоне Алекси могла практиковать только в качестве акушерки. Как и Гибсон, она перешагнула за тридцать и, по ее собственному признанию, пережила двух мужей и двух любовников.
Четверо близких ей мужчин уже умерли, причем один от руки Себастьяна.
— Как там господинчик Саймон Сен-Сир? — поинтересовался Гибсон.
— Как ангел, пока часы не пробьют шесть вечера, а с этого момента начинает вопить словно резаный, и до полуночи его ничем не унять.
— Колики, да? Скоро это пройдет.
— Искренне надеюсь.
Хирург усмехнулся и прихромал, чтобы встать рядом. Взгляд Гибсона тоже сосредоточился на женщине, которая обрабатывала плотную черную землю возле дома.
— Я раз сто просил Алекси выйти за меня замуж, — сказал он со вздохом, — но она и слышать об этом не хочет.
— А говорит, почему не хочет?
— Говорит, все ее мужья умирали.
«Как и ее любовники», — подумал Себастьян, но смолчал и всмотрелся в худое измученное лицо друга.
— Она уверяла, будто может как-то помочь тебе избавиться от болей в отнятой ноге. — От болей и от опиумной зависимости. — Уже пробовала?
— До сих пор пробует, но, по-моему, все это попросту глупость. Какая польза может быть от коробки с зеркалами?
— Но попытаться-то стоит?
Ирландец лишь покачал головой и вернулся к своей работе.
— Дам тебе знать, если еще что-нибудь найду.
Себастьян кивнул и отшатнулся от косяка.
Но пока шел по узкой тропе к калитке, он чувствовал, что Алекси Соваж провожает его взглядом — молча и настороженно.
Себастьяну часто казалось, что пытаться расследовать убийство — это вроде как приближаться к чьей-то фигуре в густом тумане. Изначально смутный бесплотный силуэт обретал форму и черты, по мере того как Себастьян шаг за шагом старался увидеть убитого глазами различных людей, которые знали его, любили или ненавидели.
На данный момент практически все, известное Себастьяну о Стэнли Престоне, сводилось к следующему: двоюродный брат министра внутренних дел, вдовец и отец двоих детей, он владел плантациями на Ямайке и не имел привычки приставать с ласками к пригожей молоденькой подавальщице в местном пабе. Прежде чем отправиться к сломленной горем дочери погибшего, Себастьян счел нужным узнать о нем побольше. И поэтому следующей остановкой наметил дом Генриетты, вдовствующей герцогини Клейборн.
Будучи одной из гранд-дам светского общества, герцогиня долгое время питала неустанный интерес к личной жизни и подноготной каждого, кто хоть что-то из себя представлял. В ее грандиозной памяти навсегда застревали даже самые пустячные сведения. Себастьян не сомневался, что в Лондоне, если кто и может рассказать ему все, что нужно знать о мистере Стэнли Престоне, так это она.
Урожденная леди Генриетта Сен-Сир, старшая сестра нынешнего графа Гендона, как все считали, приходилась Себастьяну тетей, хотя для нее самой — одной из немногих — не составляло секрета, что роднило их только имя. Она проживала одна с армией слуг в огромном особняке на Парк-лейн, в Мейфэре. Формально резиденция принадлежала ее сыну, нынешнему герцогу Клэйборну, который занимал гораздо более скромное жилище на Хаф-Мун-стрит. Добродушный, слабовольный джентльмен среднего возраста, он и помыслить не мог противостоять вдовствующей герцогине в ее желании умереть в доме, куда она пятьдесят пять лет назад вошла невестой.