Милая мисс продолжила:
— Почти все головы казненных предателей, которые выставляли на пиках, в конце концов сгнивали. Но Кромвель умер естественной смертью и был забальзамирован. Только после Реставрации его тело вынесли из Вестминстерского аббатства и в цепях повесили в Тайберне. Потом ему отсекли голову и вместе с головами еще двух цареубийц насадили на высокий шест, чтобы поместить у Вестминстерского дворца.
— Не на Лондонском мосту?
— Нет. Полагаю, Вестминстер избрали как место их преступления. Три головы торчали там на шестах не одно десятилетие — остережение всем, кто захотел бы последовать дурному примеру.
Себастьян перевел взгляд на молодую женщину рядом с собой. По всей видимости, ее ничуть не волновало омерзительное зрелище, которое любую нежную барышню заставило бы забиться в истерике. Хотя не стоило забывать, что она выросла в окружении причудливых собраний своего отца. Мисс Энн Престон открылась с неожиданной стороны, провоцируя на определенные мысли.
Внимание Себастьяна снова сосредоточилось на останках человека, некогда беспощадно истреблявшего мужчин, женщин и детей по всей Англии, в Шотландии и в Ирландии. Сохранились последки волос и усов, но уши и часть носа исчезли.
— Десятилетия на шесте, похоже, нанесли немалый ущерб.
— На самом деле, большая часть повреждений причинена сравнительно недавно. Какое-то время голова принадлежала актеру Сэмюэлю Расселу, а он, как рассказывают, брал ее с собою в трактир, чтобы развлечь собутыльников. Наверняка голову не однажды роняли.
— Но как случилось, что лорд-протектор, возвышавшийся над Вестминстером, стал потехой на актерских пьянках?
— Еще в правления Якова II на Лондон налетела буря, ветер сломал шест и голова упала.
— Удивительно, что не разбилась.
— Полагаю, разбилась бы, если бы ударилась о мостовую. Но голову поймал стражник, проходивший внизу. Очевидно, его симпатии все еще принадлежали пуританам, поскольку он унес ее домой и спрятал. Утром поднялся шум, начались розыски — за возвращение пропажи даже объявили награду.
— Почему? Я имею в виду, почему вдруг такое беспокойство?
— Даже не представляю. Возможно, возникли опасения, что голова станет реликвией. Как бы то ни было, награда оказалась недостаточной, чтобы соблазнить стражника, и он находку не отдал. Отец мог бы вам рассказать, каким путем голова перешла к Расселу, но я, к сожалению, не помню эту часть истории.
Себастьян шагнул к следующему постаменту. Центральная голова была еще ужасней правой: не настолько усохшая, светло-коричневая, а не черная, почти беззубый рот раззявлен в жуткой ухмылке. На аккуратной медной табличке короткая гравировка: «ГЕНРИХ IV».
— Это Генрих IV? Французский король?
— Да.
— Как ваш отец его заполучил? Я всегда считал, что Генрих IV покоится в базилике Сен-Дени в Париже вместе с остальными королями.
— Покоился. А когда революционеры разломали все королевские гробницы и свалили содержимое в общую могилу, кто-то из симпатии к «Доброму королю Анри» спас его голову и контрабандой вывез из Франции.
— Зачем?
Лицо Энн Престон озарилось тихой веселостью.
— Вы, очевидно, не понимаете склада ума, присущего коллекционерам.
— А вы понимаете?
— Не вполне. Но после многих лет наблюдения за отцом я бы сказала, что их увлеченность порождается чувством причастности к прошлому, которое дарят предметы старины.
Себастьян подумал, что теперь ясно, почему Энн Престон в обществе считают молчаливой и странноватой. Наверняка она давно уже на собственном опыте убедилась, что подобные разговоры в лондонских гостиных не приветствуются.
Они перешли к третьему постаменту. Эта голова была наиболее сохранившейся и самой кошмарной из трех: веки полузакрыты, губы, отстающие от зубов, словно застыли в гримасе смертного ужаса.
Сзади на шее Себастьян разглядел глубокую рану — очевидно, первый удар палачу не удался и он отрубил голову только со второго.
Здесь таблички не было.
— А это кто? — спросил Себастьян.
— Последнее приобретение отца. Утверждается, будто это герцог Саффолк — отец леди Джейн Грей, королевы девяти дней. Его казнили в лондонском Тауэре по приказу Марии Католички.
— Как и многих других. Наверное, вы могли бы целиком заполнить эту комнату головами жертв одной только Елизаветы.
— Пожалуй. Но те головы вряд ли сохранились. Их, как правило, окунали в кипящий жир и насаживали на пики на Лондонском мосту, а в конце концов сбрасывали в реку.
— Но Саффолк оказался исключением из этого правила?