Поскольку он молчал, Энн Престон добавила:
— Не стану отрицать, отец рассердился, когда узнал, что капитан Уайет вернулся в Лондон. Но между ними никогда не было никакой конфронтации. Действительно не было.
Она смотрела на него напряженно и сосредоточенно, будто силилась заставить ей поверить. Никуда не годная лгунья.
Себастьян отрезал кусочек ветчины.
— Но ссора с мистером Остином случилась просто из-за раскаяния, высказанного его женой на болезном одре, не так ли?
— Отец не переносил, когда его суждения подвергали сомнению или когда говорили, что он в чем-то неправ — в чем угодно.
— Вот как? А что побудило вашу старшую подругу переменить мнение о капитане Уайете?
Энн Престон накрутила на пальцы шнурок ридикюля.
— Когда шесть лет назад Элиза противилась нашему с Хью браку, то руководствовалась прежде всего материальными соображениями. И искренне думала, что тем самым защищает мои интересы. Но…
— Да? — подтолкнул Себастьян.
— По словам Элизы, болезнь заставила ее многое переоценить, и теперь она искренне сожалеет о том, что помогла лишить меня счастья, которым я могла бы наслаждаться все эти годы.
— Вашего отца это возмутило?
— Он всегда надеялся, что нам — моему брату и мне — удастся сделать хорошую партию. Для него это было чрезвычайно важно.
— Так капитан Уайет снова ищет вашей руки?
— О нет. Нет. Мы… со времени его возвращения в Лондон мы несколько раз встречались, но просто как старые знакомые. Не более того.
Отметив предательский румянец на ее щеках, Себастьян спросил:
— Насколько мне известно, капитан Уайет снимает комнату в Найтсбридже. Где именно?
Глаза мисс Престон округлились.
— Но… Я же только что объяснила, что нет оснований его вмешивать.
— Тем не менее мне хотелось бы с ним поговорить.
Ее ноздри заметно раздулись при осознании, что смелая попытка оградить капитана от подозрений потерпела неудачу. Энн Престон опустила взгляд на свои сжатые руки и тихо сказала:
— В «Пастушьем приюте», что на Мидл-роу.
— Спасибо, — кивнул Себастьян.
Она снова затеребила завязки ридикюля.
— Вчера вы спрашивали, был ли кто-нибудь, с кем отец недавно поссорился.
— И что?
— Я думала над вашим вопросом, и мне пришло в голову, что такой человек есть. Правда, речь не совсем о ссоре, но отец его определенно боялся. Его зовут Олифант. Синклер Олифант.
В тишине, последовавшей за ее словами, Себастьян слышал лишь свои вдохи-выдохи; размеренные удары сердца сотрясали тело. Он прочистил горло и сумел произнести:
— Вы хотите сказать, полковник Синклер Олифант?
— Именно, хотя теперь он лорд Олифант. Унаследовал титул и поместье после своего брата, знаете ли.
— Да, знаю. Но насколько помню, его назначили губернатором Ямайки.
— Верно. Однако недавно он оставил этот пост и вернулся в Англию. Снял особняк на Маунт-стрит на время сезона.
Себастьян взялся за свою кружку двумя руками. Три года назад в горах Португалии Синклер Олифант сознательно выдал его французскому майору, который с крайней изобретательностью замучивал пленных до смерти. Себастьян выжил. Сбежал. Но его до конца жизни будет преследовать память о том, что майор учинил впоследствии.
Медленно глотнув эля, Себастьян отставил кружку; рука еще не вернула обычную твердость.
— Почему ваш отец боялся Олифанта?
— Точно не скажу. Я лишь видела, что отец приходил в ярость из-за действий Олифанта на посту губернатора. И в прошлом году даже туда ездил, чтобы попытаться его урезонить.
— В прошлом году ваш отец побывал на Ямайке?
— Да.
— Вы ездили с ним?
— О нет. Я оставалась с Остинами. Вообще-то я никогда не была на Ямайке. Отец всегда говорил, что это нездоровое место для женщины.
— Это нездоровое место для кого угодно.
Себастьян изучал ее молодое лицо, такое гладкое и бесхитростное. Неужели милую девушку не беспокоит, что одежда на ее теле, жемчужины в ушах и ее каждодневная пища оплачиваются трудом порабощенных мужчин, женщин и детей? Но он спросил только:
— Не знаете, ваш отец имеет какое-то отношение к решению Олифанта вернуться в Англию?
— Не знаю. Отец никогда не обсуждал со мной такие вещи. Хотя вот в прошлую пятницу он отлучился днем из дома на несколько часов, а когда пришел обратно, выглядел сам не свой. Я даже спросила, не стряслось ли какой беды, и он признался, что, похоже, крупно ошибся и что Олифант гораздо опаснее, чем прежде казалось.
— Ваш отец был прав. Олифант опасен. Очень опасен.