Должно быть, голос выдал Себастьяна, потому что гостья уставилась на него, приоткрыв рот и слегка наморщив лоб.
— Так вы с ним знакомы?
— Был знаком. Одно время, — сказал Себастьян и на этом распрощался.
После того, как мисс Престон ушла, он встал перед высоким окном, выходящим на террасу и сад. С аккуратно окаймленных клумб навстречу солнечным лучам тянулись зеленые ростки, недавно вскопанная земля влажно коричневела. Но Себастьян видел лишь древние каменные стены, запятнанные черной копотью, да детскую куклу в ворохе цветов с апельсинового дерева.
В жизни человека бывают моменты, которые безвозвратно меняют его путь и навсегда иссушают душу. Такой поворотный момент настиг Себастьяна холодной весной в горах Португалия, когда он, слепо выполняя поручение полковника Олифанта, сыграл роль в вероломной провокации, и десятки женщин и детей заплатили жизнями за его легковерие. Кто-то другой, возможно, нашел бы прибежище в череде оправданий: я не знал… я просто подчинялся приказам… я опоздал и не смог их спасти. Но не Себастьян. Пролитая кровь невинных необратимо окрасила его самосознание, его видение, кто он и что он.
Вначале он поклялся отомстить за их смерти, поклялся убить Олифанта пусть даже ценой своей жизни. Но со временем понял, что его жажда мести эгоистична: лишь собственную боль он стремился облегчить, лишь собственную вину надеялся искупить. Те кроткие монашки, посвятившие жизнь заботам о ближних, так и умерли в своей вере. Они молились бы за Синклера Олифанта, за его спасение. Не за его смерть.
Убийство во имя их осквернило бы их память.
Но существует разница между мщением и воздаянием, и Себастьян был намерен добиться справедливости для невинных жертв из Санта-Ирии.
Так или иначе.
Элегантный особняк на Маунт-Стрит, недавно арендованный лордом Олифантом для его высокородной супруги и пятерых детей, возвышался на пять этажей. По бокам глянцево-черной двери блестели медные фонари, мраморные ступени перед входом недавно вымыли. Себастьян помедлил на тротуаре, разглядывая величественный фасад и думая о человеке, которого последний раз видел в неказистой походной палатке в горах Португалии.
Пост губернатора имперской колонии был почетным, прибыльным и завидным. Очень немногие оставляли его по собственному желанию. Если за внезапным возвращением Олифанта в Лондон действительно стоял Стэнли Престон, то этим он нажил по-настоящему опасного врага.
Раздумывая, Себастьян взошел по ступенькам. На стук отозвался хмурый дворецкий, который сообщил, что его светлость этим утром завтракает в клубе «Уайтс». Но Себастьяну пришлось проследить путь Олифанта из клуба на Сент-Джеймс через несколько фешенебельных магазинов вдоль Бонд-стрит, прежде чем он наконец наткнулся на своего бывшего полковника в тире Мэнтона на Дэвис-стрит.
Привалившись к стене, Себастьян скрестил руки на груди и замер в ожидании. Олифант методично пристреливал кремневый пистолет новейшей модели. Он выглядел таким же, каким Себастьян его помнил. Подтянутый, широкоплечий, рослый, Олифант в свои сорок с лишним держался прямо и осанисто, типично для строевого офицера. Сильная квадратная челюсть, впалые щеки, твердые губы, которые привычно складывались в улыбку, маскировавшую бесчеловечную расчетливость и дикое себялюбие.
Себастьян не сомневался, что Олифант знает о его присутствии. Но полковник невозмутимо поражал одну за одной бумажные мишени, прикрепленные к железной раме в дальнем конце длинной узкой комнаты. После каждого выстрела он делал паузу, перезаряжал пистолет и снова стрелял, выпуская клуб едкого дыма. Только сбив последнюю мишень, он повернулся лицом к Себастьяну, его движения были скупыми и неторопливыми, почти замедленными.
Себастьян впервые встретил полковника, после того как тот обманом отправил его выполнять миссию, которая, как и рассчитывалось, привела к чудовищной гекатомбе[22]. Теперь Себастьян высматривал в чистых голубых глазах интригана какой-нибудь признак вины или сожаления, хотя бы неловкости. Но углядел только знакомое самодовольство да чуть заметную презрительность. По всей видимости, события той далекой весны — все смерти, разорвавшие душу Себастьяна и определившие его жизнь, — ничего не значили для человека, который их инспирировал.
Мощный прилив ярости захлестнул Себастьяна. Ему не терпелось обрушить кулак на это самодовольное улыбающееся лицо. Не терпелось почувствовать, как под сокрушительным ударом подается плоть и крошатся кости. Не терпелось схватить за горло и сжимать, сжимать, пока жизнь не отхлынет из ненавистных глазах. Пришлось прижать руки по бокам и глубоко вдохнуть-выдохнуть, чтобы совладать с жаждой крови.
22
Гекатомба (от греческого hekaton — сто и bus — бык) — в Древней Греции жертвоприношение из 100 быков; впоследствии гекатомбой называлось всякое значительное общественное жертвоприношение. В переносном смысле — огромные жертвы войны, террора, эпидемии и т.д.