К сожалению, мне очень скоро было дано понять, что у нас с Джанелидзе разное представление о чувстве меры. Мне кажется, она допускала перебор: будучи отличной актрисой, ориентировалась на вкус массового потребителя, как это иногда делает талантливая Алла Пугачева, но никогда не позволит себе не менее талантливая Мирей Матье, если уж брать этот ряд.
Вот вам пример. Около семи часов вечера в комнату, где Дина лечит больных, входит ее муж, имя которого мы узнаем сразу, потому что Дина, не прерывая биомассаж, встречает его словами: «Тебе чего, Гия?» Гия, большой и рыжий мужчина, одетый почему-то в пижаму с закатанными рукавами, так что мы видим огромные руки, покрытые рыжими волосами, громко цокает языком, как после хорошего шашлыка, и с сильным акцентом говорит: «Дина, сделаешь перерыв?», после чего с тоской смотрит на телевизор, стоящий в углу комнаты. Продолжая массировать рукой, но и не пренебрегая ею жестикулировать, Дина громко и тоже с акцентом отвечает: «Ты что, с ума сошел?! Перерыв! Зачем тебе перерыв?!» Гия снова цокает языком и, явно сдерживая темперамент, говорит: «Понимаешь, в девятнадцать ноль-ноль полуфинал бокса. Всего на часик, а?» — «Он рехнулся! — почти кричит Дина, призывая всех нас в свидетели. — На часик! А они что будут делать?! — и обводит рукой присутствующих, затаивших дыхание перед лицом нависшей угрозы; наивные мы люди, нам и в голову не приходило, что все кончится благополучно. — Они ждут! А ему бокс надо! На целый час! Бросить их?! Да?! — И вдруг хитро улыбается, резко поменяв тональность: — Включай, пожалуйста, я тебе не мешаю. Ты будешь смотреть, я буду работать!» Тогда Гия, обращаясь уже не к Дине, а к нам, поясняет: «Если она будет работать, а я включу телевизор, он сразу перегорит!» И, снова цокнув языком, уходит с видимым огорчением, однако и с сознанием исполненного долга. Нет слов, чтобы описать наше состояние. Вы можете себе представить, какими ошалелыми глазами смотрели больные на Дину, в присутствии которой перегорают телевизоры, не выдерживая конкуренции с ее могучей энергетикой.
И хотя в разыгранную только что интермедию был откровенно заложен бездарный сюжет, наше состояние тоже объяснимо: мы и не на такое клюем, если взыскательным взором обозреть кое-что из популярной драматургии театра и кино. А тут ни Дина, ни ее супруг, ни хозяйка квартиры и телевизора Зоя Ивановна не позволили себе даже намека на фальшь, играя свои роли с таким подкупающим проникновением в «правду жизни», что незабвенный Станиславский несомненно воскликнул бы: «Верю!»
На следующий день у меня был очередной сеанс у Дины, и я уже знал, что последний. Ровно в девятнадцать ноль-ноль вошел Гия, на сей раз умирая от желания смотреть не полуфинал, а финал бокса. Все повторилось как по нотам, были и шашлык, застрявший у него в зубах, и волнующаяся за судьбу телевизора Зоя Ивановна с поджатыми губами, и картинная апелляция Дины к зрителям, и заранее запрограммированное поражение заранее не очень огорченного Гии. А я впервые подумал о том, что, кажется, и мы обманываем Дину своим преувеличенным доверием, и она, не стесняясь, откровенно дурачит нас.
Впрочем, эта мысль мелькнула больше как предположение; во всяком случае, я не нашел в себе мужества сформулировать тогда окончательное суждение о Дине Джанелидзе. Да и сейчас не нахожу, все еще осторожничая, подбирая слова, взвешивая и размышляя. Потому что, во-первых, могу и ошибаться, а во-вторых, все же упрямо не исключаю того, что все эти интермедии и «игры» в сочетании с нашим страстным желанием избавиться от болезней способствуют созданию необходимого фона, на котором, возможно, и получается медицинский эффект. А чем, скажите на милость, можно объяснить безусловное воздействие на людей шаманов, этих прыгающих, скачущих и фиглярствующих (с точки зрения здравомыслящих) «колдунов»? Уже давно установлено, что они не только «колдовали», но лечили людей и вылечивали! Не замечать, что и Дина не пренебрегает зрителями, внешними эффектами, яркими спектаклями и прочими шаманскими приемами, нельзя, — так, может, и в ее действиях есть какой-то смысл?
Другое дело — дискомфорт, иногда испытываемый людьми, находящимися в ее обществе. Меня, например, Дина просто убивала наповал, шокируя: многое из того, что делалось ею или говорилось, казалось мне или неуместным, или слишком громким, обнаженным, откровенным, особенно в тех случаях, когда в процессе лечения Дина открывала нам некоторые бытовые подробности своей жизни.