По лицу угадывалось, что Виктор едва сдерживается, чтобы не рассмеяться.
- И всего-то? Анюта! И что, что ты приемная? Мама же заботилась о тебе все эти годы: кормила, поила, одевала? Или била и заставляла делать грязную работу? Побираться или чего похуже? Нет ведь! И не имеет значения, что родила другая - та женщина и впрямь не может претендовать на звание матери. Кинула тебя на попечение государства - и все.
- Наверно, - Аня отчаянно цеплялась за саможаление и обиды. Тогда в парке ее доводы казались нерушимыми, но теперь они сыпались под логическими цепочками Виктора. И еще - Аня любовалась им в этот момент. Он казался таким забавным и открытым. - Но почему она раньше ничего не сказала? Зачем было так... Эх!
Аня махнула рукой.
- А чего тут удивляться - ты стала взрослой. Значит, можешь все принять и понять. Твоя мама поступила разумно.
- Если бы она сказала это спокойно, то да. Но она кричала, хотела уязвить, уничтожить меня этими словами!
Словно неведомая фея смахнула улыбку с лицо Виктора. Он посерьезнел, крепче прижал Анюту к себе.
- Это из-за меня, да? - скороговоркой выпалил он.
- Нет, там другое... - замялась, но продолжила. Раз уж начала, значит, надо договаривать до конца. - Она приревновала меня к своему жениху. Тому самому, с кем ты видел меня тогда в парке.
- Так это был жених твоей мамы?! - Виктор на мгновение просиял, а потом снова погрузился в задумчивость. - То есть, вы из-за этого поссорились, и она тебе в порыве злости и отчаяния рассказала про удочерение?
Аня кивнула.
- Теперь ты понимаешь? Она меня предала!
- Нет. Не надо так. Она все равно тебя любит, я уверен. Просто пока она считает, что ты хочешь сделать ей больно. Может, тебе стоит ей позвонить?
- Не думаю, что ей это надо, - нахохлившись, произнесла Аня. - Иначе она бы сама позвонила.
Похоже, Виктор решил, что ей надо дать время подумать и успокоиться. Прижав Аню к себе и чмокнув в макушку, он поднялся и направился к выходу, оставив бутерброды на столе.
- Ты куда? - показалось, что вместе с ним оторвался кусочек ее самой. Без него стало холодно и неуютно.
- На кухню. А ты ложись спать.
Аня не стала спорить. Дрема незаметно овладела ею, накрыла покровом сновидений. Бороться с нею не стала - опустила голову на подушку, натянула одеяло до подбородка и так и уснула - в джинсах и футболке. Всю ночь Аня разговаривала с мамой. Вернее - с ее размытым силуэтом, который то и дело ускользал из обозрения. Они спорили, ругались, мирились, просили друг у друга прощения, но это был всего лишь сон...
На следующий день Аня начала жалеть, что поступила, как ребенок - убежала, когда надо было и впрямь посмотреть те документы. Мало ли что наговорит человек в приступе гнева? Вот только зная маму не один год, можно с уверенностью сказать - все сказанное процентов на девяносто - правда. Просто маме никогда не пришло бы в голову придумать такое, и тут ревность или что-то еще не при чем. Видимо, она отчего-то решила, что Аня знает про удочерение и за что-то мстит - вот и выпалила, совершенно уверенная, что ни для кого это больше не секрет.
Время шло дальше, не соизволяя замедлить ход жизни. Виктор с расспросами и советами не приставал, из дома не гнал. Правда, рано уходил и возвращался ближе в семи. Ане даже стало казаться, что он делал это нарочно, чтобы не сталкиваться с ней в мизерной квартирке. Было обидно, но в то же время такое поведение вселяло: наверняка любимый решил таким образом бороться со своими чувствами. Это он зря. Если сначала Аня влюбилась в Виктора на зрительном и эмоциональном уровнях, то теперь прикипела к нему по-настоящему, душой. Возникло желание помогать по хозяйству: готовить, стирать, убирать; ждать его с работы, заботиться, выслушивать о случившемся за день и сопереживать, просто быть рядом, зная, что ему от этого хорошо. В этом Аня была уверена.
Видела, как светятся Витины глаза, когда по возвращении домой она целует его в щеку и утаскивает тяжелый портфель на кухню, где любимого ждет неумело состряпанный ужин. С этим вообще были сплошные проблемы - то подгорит, то пересолит, то не доварит...
Зато за чередой бытовой суеты Аня перестала мучить себя вечными русскими вопросами: «кто виноват» и «что делать». Может, стоило воспользоваться дневным одиночеством и пораскинуть мозгами, взвесив все как следует и решив, как дальше быть в отношениях с мамой. Но Аня замкнулась на раздутой обиде и четырехстенном мирке Витиной квартиры, боясь высунуться дальше лестничной клетки.
С каждым днем, прожитым рядом с любимым, ее все чаще посещали мысли, что ссора с мамой не что иное, как происки судьбы - одновременно отрывавшей ее от старой жизни и накрепко привязывавшей к любимому человеку. Аня пыталась намекнуть об этом Виктору, пробовала целовать его не в щеку, а в губы - но он всякий раз деликатно отстранялся. Сделать решительный шаг и поговорить напрямую она не могла - не хватало смелости. Для этого надо было посмотреть Вите в глаза, а под его взглядом Аня превращалась в аморфное создание. Обо всем забывала, греясь им, как солнечными лучами. К тому же, словно чувствуя, что вертится у нее на языке, Витя становился донельзя грустный и отрешенный. Аня догадывалась - почему. Наверняка, вспоминает жену. Это бесило, принуждало ревновать, но и придавало сил для скоропалительных действий.