— Как прошла защита в Управлении? — спрашивает. Другим чем-нибудь, например: как твоё здоровье, что читаешь, чем занимаешься новеньким? — он, конечно, поинтересоваться не мог.
— Нормально, — отвечаю сухо, — без сучка и задоринки.
А он с напыщенным апломбом вечно приниженной шестёрки, вырвавшейся из-под колпака начальства, давит на мою психику:
— Тебе надо заняться отчётом, у тебя получится, не то, что у этих тупиц.
Я, естественно, смущён и польщён высоким доверием и оценкой и отвечаю тем же:
— Тупицы, в первую очередь, те, кто назначил тупиц на эти должности и заставил заниматься непосильным делом. Боюсь, как бы не оказаться в их ряду. — Гниденко нахмурился от моей справедливой оценки его любимых руководителей, но не стал базарить попусту, решив привычно проглотить обиду и добиться своего, подмостив тупице:
— Хочешь, я переговорю с Дрыботием о назначении тебя техруком?
О-ё-ёй! Тоже мне — авторитет! Особенно для Дрыботия.
— Если ты с ним переговоришь, — не сомневаюсь, — то не видать мне техручества как собственных ушей. — Стёпа заулыбался, довольный, а я его ошарашиваю: — Кроме того, у нас с Сергеем Ивановичем другие планы в отношении меня. — Гниденко сразу превратился в чинушу с напряжённо застывшей рожей, пытающейся разглядеть на моём благородном лице наши планы. Для беспокойства-то у него, оказывается, были веские причины. Помолчав и поняв, что помочь мне, тупице, достигнуть предельных должностных высот он не в состоянии, делится наводящим административным секретом, о котором, наверное, знают все, кроме меня, тупицы:
— В экспедиции, — доверительно понижает голос, — вводится должность главного геофизика — в курсе? — смотрит пытливо, не разгадал ли наши с Ефимовым планы.
— Дельно, — одобряю инициативу экспедиции, — и что, есть претенденты на горяченькое местечко с горой обязанностей и кучкой прав? — не сомневаясь, что первый — он, Стёпа. А он не сознаётся, предпочитая пробираться под ковром, и, улыбаясь, сообщает ещё один, отвлекающий, секрет, тоже всенепременно известный всей сплочённой конторе экспедиции:
— Свищевский заявление написал, — и широко осклабился: — Да не выгорит ему: беспартийный до сих пор. Ты, надеюсь, в рядах?
— Не-а, — сознаюсь удручённо, радуя товарища. — А ты?
— Уже три месяца, — гордится Гниденко, поняв, что наши с Ефимовым планы ему не помеха.
— Вообще-то, — тушу его радость, — влиться не проблема, меня хоть завтра примут, — у Стёпы и тонкие уши от черепа отстали, и карие глазки превратились в свинячьи, злые, — мне, знаю, не откажут. — Такой подножки от лучшего друга он явно не ожидал и скис. Да и мне с ним до тошноты надоело. — Голова, — вру, — что-то раскалывается, пойду, подлечу чем-нибудь, — а его не приглашаю, а то и на самом деле чокнусь.