— Я сейчас. Не подсматривай, — и ушла в тень за мою спину.
Я быстро отхожу. И вообще редко завожусь. Просто нервы сдали.
— Это моё хобби, — предупредил вернувшимся нормальным голосом, ожидая, что она там выдумала.
Долго ждать не заставила, возвратившись с каким-то блестящим лопухом и майкой с рукавами и воротом, что прежде была под энцефалиткой. У меня похожая надета на голое тело. И возразить не успел, предостеречь, как изобретательница — ззык! хрясь! — раскромсала ножом и разорвала руками исподнее на узкие полосы, снова присела у драного колена и, не спрашивая, положила на рану лист и стала аккуратно заматывать самодельными бинтами, а я придерживал концы.
— Потуже, — прошу.
— Стараюсь, — отвечает.
Помолчав, окликаю виновато.
— Маша!
— А?
— Не сердись! Дурак я, причём законченный.
— Да что ты, — возражает без задержки. — Я до сих пор виню себя, что бинт не взяла.
Вот и объяснились-повинились, много ли молодым надо слов. Плотно, надёжно замотала болячку, боли понравилось — успокоилась, и мне хорошо, обихоженному девичьими руками и вниманием, совсем разомлел, вполне согласный с тем, что дурак не законченный, потенциал есть.
— Я твой должник, — хочу подластиться и одновременно убедить, что стану прежним, сильным и уверенным, каким казался себе.
— Зачем ты так? — укоризненно попеняла она, тщательно вытирая грязные и дурно пахнущие пальцы землёй и травой. — В беде не бывает должников — каждый должен помогать другому, иначе мы не люди.
«Молодая ещё совсем, соплячка неопытная», — снисходительно подумал я с высоты своих 25-ти лет.
— Тебе что, не дурили голову ни разу?
Вздохнула тяжело, поджала губы.
— Обманывали.
— А ты всё равно веришь?
— Ты же сам говорил, что все добрые.
Съел, психолог! Как накакал, так и смякал.
— Ещё неизвестно, кто из нас должник, — продолжает, выкрутившись. — Я бы отсюда ни за что не выбралась, — стесняется уточнить в каком случае, хочет выглядеть деликатной.
«Пусть» — думаю. Сама отдаёт инициативу. До чего щепетильная или хитрая. Мне в женском характере не разобраться, у меня их ещё и не было, не сталкивался близко, только приятно стать снова лидером, пусть и подбитым, но на равных. Успокаиваюсь, себя подбадривая неожиданно полученной ответственностью.
— Выберемся. Не дойдём, так доползём.
— Я и не сомневаюсь, — легко согласилась она, не понятно только с чем: то ли с тем, что выберемся, то ли с тем, что доползём. А может просто подбадривала, отгоняя дурные мысли.
Я с тоской и злостью посмотрел на завязанную ногу, обезображенную засохшей кровью, захотелось крепко стукнуться дурной башкой о камень, но что это изменит? Рождённый дурнем умнее не станет. Это я придумал, не Горький.
— Ты, небось, в душе презираешь меня?
— С чего ты взял? — с неподдельной искренностью удивилась Марья и открыто посмотрела в глаза, чтобы я убедился, что не врёт. — То, что сделал ты, не каждый сможет. Я бы точно не сумела. Не казнись понапрасну. Ты сам себя вытащил и держишься с такой тяжёлой раной мужественно. Сколько крови потерял?! И не хнычешь. Порой мне кажется, что всё случилось не в натуре, а в кино. Я очень сильно… уважаю тебя, — и она зарделась, как будто сказала не те слова, какие хотела.
И я смутился чуть не до слёз. Ещё бы: разве можно было ожидать такой похвалы за мальчишескую дурь, превратиться из недотёпы в киногероя?
— Встать бы попробовать. Поможешь?
— А как?
Я и сам толком не знал как, когда правая нога превратилась в несгибаемое болезненное бревно.
— Вытеши из ёлки палку, чтобы мне опереться левой рукой, а справа ты меня поддержишь. Не уронишь?
— Постараюсь.
Ещё раньше заметил, что с топором она обращается умело, привычно. Отчекрыжила лишнюю часть ёлки, обрубила сучья, подала мне дрын, а сама присела, ухватила правую мою руку, уложила себе на плечи и скомандовала:
— Давай!
И мы поднялись: она на обе ноги, а я на одну, не решаясь нагрузить больную. А когда попробовал, понял: не выдержит — резкая боль пронзила колено и прекратила попытки.
— Пришли, — говорю мрачно, — и впрямь придётся добираться ползком.
Кое-как на трёх ногах и одной палке доковыляли до большого камня и усадили непутёвого инвалида, погрузившегося в глубокую депрессию.
— До камня дошли ведь? — подначивает неуёмная оптимистка со здоровыми ногами — я даже не знаю, какие они у неё: кривые или стройные, толстые или как спички, — и до лагеря дойдём: надо только постараться не падать заранее духом.