А новоиспечённый главный геофизик старается показать себя и опять пристаёт:
- Не понимаю, почему ты отказываешься от предложения, которому был бы рад любой молодой специалист.
Мне он начал надоедать со своим менторским тоном, и я взвился:
- Во-первых, - ершусь, - почему «ты», разве мы пили на брудершафт? – понимаю, что этим обидным для дяди замечанием навсегда приобрёл в нём врага. Теперь ретроградов против меня, новатора, трое, а с Гниденкой – четверо. Тем более надо бежать отсюда без оглядки, а пока ни в коем случае не смешиваться с ними, держаться особняком. – Во-вторых, - продолжаю непреклонно, - мне не нравится эта работа, а в третьих, не светит отвечать за чужие грехи. – Смотрю, у этого главного привычка, когда волнуется, дёргать левым плечом и той же щекой – нервный, что ли?
- Надо помочь, - зудит, - выбраться партии из тяжёлого отчётного кризиса.
За мной не залежалось:
- В чём же дело? – в ответ. – Возьмитесь, самое благое начало для главного геофизика экспедиции.
Сергей Иванович сердито прихлопнул ладонью по столу, заставив зашевелиться в испуге бумаги.
- Всё! – ставит точку. – Пиши, - приказывает мне, - под приказом: «Отказываюсь» и распишись. – Я сосредоточился, что есть воли, и кое-как накарябал, зато закорючка получилась умопомрачительная, второй такой не нарисовать ни в жисть. – Иди, - прогоняет начальник, - свободен.
Всем говорю:
- До свиданья, - но они молчат, не желая новой встречи.
До самых ленинских праздников занимался, высунув язык, снаряжением и отправкой бригад на участок. В этом году кардинально изменил тактику и занял чапаевское место позади наступающих, что позволило ничего не забыть и не потерять. В конце праздника, который у нас красный, позвонил Король и велел быть на следующий день в парадной форме во Дворце культуры, где соберутся знаменитые люди района – надо же: я – знаменитый! – по случаю ленинского дня рождения и чествования лауреатов с вручением им медалей и удостоверений.
- А тугрики? – интересуюсь с надеждой.
Смеётся:
- Тугрики уже отправили в Монголию.
Сразу и готовиться стал. Выстирал энцефалитную пару, вывесил на солнышко – пусть привыкает, достал синенькие чудо-кеды с белой подошвой, тщательно стёр пыль и поставил ожидать у кровати, а сам сунул в авоську заготовленные краски, кисти, молоток, топорик, стакан, кусман хлеба с очищенной луковицей и подался через магазин, где прихватил четвертушку, к Радомиру Викентьевичу с отчётом, который не надо было сочинять, не надо было отвечать за чужие грехи, а только за свои. Пришёл на кладбище, и так стало хорошо и спокойно, что хоть ложись рядом с профессором, и пропади всё пропадом. Всё рассказал самому близкому и самому живому человеку: и о синей, и о месторождении, и о премии, и о техручестве, и, со вздохом, о дальнем вынужденном отъезде, клятвенно пообещав навещать, а заодно подправил оградку и обелиск, выкрасил наново, выпил полчекушки в память, чуть надкусил хлеб, а остальное оставил, постоял, винясь, что не оправдываю надежд, и потопал, оглядываясь, восвояси, наперёд зная, что весь вечер проваляюсь на кровати под щемящие звуки «Лунной» и буду вспоминать, вспоминать…
В чистенькой энцефалитной робе и в сияющих летним небом кедах иду, не спеша, по главной улице, оглядываясь по сторонам и щурясь от яркого солнца. За плечами лёгкий рюкзачишко со сменным бельём и сапогами, а в душе необъятная и всеохватывающая радость.
Обгоняет знакомый техник-геолог из кузнецовских, хороший парень, настоящий таёжник и работяга до мозга костей.
- Чё это ты в такой день? – спрашивает.
- Надо, - отвечаю, и он не переспрашивает, знает это слово.
- А я, - сообщает, - на собачник, где медальки нашим поводырям раздают. Мужики говорили, что два грузовика «Жигулёвского» завезли, я и тешу прихватил, - хлопает по внутреннему карману пиджака. – Пойдём, засосём по паре и повалишь.
- Не хочется, - отказываюсь, - ты за меня.
Он смеётся:
- За мной не станет. Ладно, побежал, а то без меня всё вылакают и углы у Дворца уделают, - отошёл несколько шагов и оборачивается: - Слушай, тебя вчера на собрании тоже вроде бы выкликали?
- Ты ошибся, - смеюсь.
- А-а, - тянет он, - может быть. Так даванули по случаю ленинского дня рождения, что до сих пор в башке гудит как в трансформаторной будке, - и заспешил дальше.
А я свернул в переулок и пошёл на таёжную дорогу. Она для меня длинная, через всю жизнь, и впереди Terra incognita, и не дай боже новых открытий.
Finita la comedia.
Оглавление
Часть первая
Часть вторая