Выбрать главу

Весь второй этаж доставался Питику. Последние недели своей жизни дед занимался строительством отдельного входа во владения внука. Успел поставить забор, позаботился об отдельном подъезде с другой стороны участка, оформил все документы по разделу и дарственные: хотел передать все при жизни. Оставалось построить новую лестницу на второй этаж с Петиной стороны. Он намеревался пристроить сени к глухой стене дома, возвести лестницу, прорубить дверь.

Надя так и не знала, закончил ли дед эти работы. В глубине души она считала, что вся эта возня с домом и свела деда в могилу, и не могла простить его смерти все тому же братику Питику. Ведь он обязан был отговорить старика от этой затеи, не нуждался парень в этом имуществе. Но разве он способен думать о ком-то, кроме себя! Надя, кстати, предлагала деду завещать все Пете, а они, мол, с Андреем купят себе сами участок земли и выстроят себе новый дом. Но дед обижался, замолкал, отворачивался, как маленький.

Питик же к тому времени благополучно пребывал в Германии. Он очень рано женился (в пику сильно достающей матери, на которую он, став подростком, частенько жаловался Наде, не подозревая о злорадстве, расцветавшем в этот момент в ее душе). Семейство его жены давно задумало эмиграцию. В назначенный срок уехали все и «примкнувший к ним» Питик. Наталья Михайловна выходила из себя, не зная, кого проклинать раньше: гадов-немцев, зачем-то отбирающих чужих сыновей, подманивая их сладким куском, или евреев, в чью семью попал Петенька по детскому неразумению, которые только и ждут, как бы отнять у кого самое лучшее, самое дорогое.

То, что именно в Германии московский лоботряс Петя (непонятно в кого пошедший, ведь и папа, и мама были трудягами до мозга костей) начал активно и успешно учиться, одинокую вдову не утешало. В последнее время она делала частые попытки сблизиться с Надей, звоня ей, жалуясь на оставленность и безысходность.

«Ну вот, теперь ты знаешь, что такое быть навсегда одной», – думала Надя во время этих никчемных разговоров.

Она-то в отличие от мачехи не забыла, какое слово та адресовала в ее адрес, спровоцировав ссору с отцом.

За два года европейской жизни Питик с женой лишь раз прилетали в Москву на неделю и дружно ужасались: «Ах, как мы могли здесь раньше жить! Ах, здесь такая помойка!»

Вероятно, Питик когда-то завидовал парижской Надиной маме, парижским каникулам сестры. И вот он тоже европеец. «Ах, уберите от меня подальше картину этих ужасных нравов».

По всему выходило, что русские дачные сезоны Питик с семьей явно не планировали. Во всяком случае, в ближайшем будущем.

Ладно, дед сделал, как считал нужным, правильным. Пусть будет так. Остается только привыкнуть к изменениям и к мысли о том, что теперь она за все отвечает, что придется вникать во всякие неведомые прежде мелочи.

Дел явно ждет ее немало. Ну и отлично.

«Вот моя деревня, вот мой дом родной…»

Безлюдье

Бетонка кончалась у соседнего участка. До собственных ворот надо было проехать по обычно хорошо утрамбованной глинистой дороге метров пятьдесят. Но сегодня Надя не решилась съехать с бетонки: дорогу за ней сильно развезло предыдущими дождями, забуксуешь – и подтолкнуть некому. А, ничего. Оставить машину вполне можно и вблизи соседей – кому она помешает в ноябре!

Она вытащила сумку с компьютером, рабочие материалы, одежду и кое-что случайное из еды, на первое время. Потом, отдохнув, освоившись, потихоньку перетащит все остальное. Навьючилась до предела. Сто шагов до своей калитки ковыляла целую вечность. Из-за прилипающей к ботинкам глины ноги разъезжались, сделались тяжеленными.

Замок отсырел и никак не поддавался ключу. Дед-то на зиму надевал на все замки полиэтиленовые мешочки, заматывал их. Надя раздражалась, считала это плюшкинством: ну, заржавеет замок, выбросим, купим новый, к чему эти уродливые пакеты. Сейчас вот поняла к чему. Сколько ни ковырялась ключом – результата никакого. Пальцы замерзли. Ключ сделался ржавовато-влажным после многократных попыток заставить замок выполнить свое важнейшее предназначение – открыться законному хозяину.