— Такие безобразия мы терпеть не будем! Крепко дадим по рукам всей той молодежи, которая не дорожит высоким званием молодежи. Знай, худая трава, свой шесток!
На последней площадке служебной иерархии мастер, человек действия, вызвал к себе молодого вечно улыбающегося слесаря Мишу Ситникова и спросил:
— У тебя, Миша, было опоздание в прошлом году?
— Было, — ответил наивный Миша и застенчиво улыбнулся. — Из-за трамвая. Всем коллективом меня прорабатывали.
— Вот и хорошо, — сказал мастер. — Пиши заявление. По собственному желанию, пока я добрый…
Видели двух дружинников, выводящих упирающегося Мишу Ситникова из проходной завода. Навстречу им попалась директорская «Волга». Дружинники козырнули и четко отрапортовали.
— По вашему приказу, товарищ директор…
ПЯТЬ МИНУТ НА КЛЯУЗУ
Крановщик Михаил Чипуштанов, парень тяжелоатлетического сложения, сидел за столом. Перед ним лежал чистый лист бумаги. А над бумагой Чипуштанов занес такой огромный кулачище, что зажатая в нем авторучка, казалось, пищала от ужаса. Лоб великана был покрыт мелкими каплями пота, а глаза блуждали. По всему было видно: человек приготовился к письменному изложению своих мыслей.
Нина Скуратова, молодой техник, рядом с крановщиком выглядела рюмочкой из богемского стекла. Чтобы не качаться от его дыхания, она держалась за новенький сверкающий никелем хронометр.
— Неправильно! — свирепо произнес Чипуштанов.
— Не будем пререкаться, — сказала Нина. — Я вам дала пять минут, вот и пишите свою кляузу.
Недвусмысленно щелкнул хронометр.
— И напишу, — сказал Чипуштанов. Его кулак отнес авторучку в верхний угол листка, и неожиданно легко на бумаге возникли первые строки следующего шедевра эпистолярной литературы:
«Начальнику цеха Сидорову М. М.
Довожу до вашего сведения, что больше не намерен терпеть всю сумму оскорблений при хронометраже меня со стороны Скуратовой Н.
Во-первых, несправедливо.
Во-вторых, я на кране сижу девятый год, и не ей с секундомером меня засекать…»
— Я на кране — девятый год! — вслух повторил Чипуштанов.
Скуратова молча указала пальцем на бегущую по циферблату секундную стрелку.
«Все понимают, — письменно продолжал истец, — что хронометраж — дело нужное: личный резерв каждого рабочего и прочая производительность труда. А что делает Скуратова Н.? 32 процента — простой крана из-за отсутствия металла, 19 процентов — вырубали электроэнергию. Это еще как-нибудь лезет в ворота. Но она в своем блокноте — это я лично видел — пишет: восемь с половиной процентов — отсутствие на рабочем месте. Тут уж глаза на орбиту вылазят!..»
— А ты видала, какая у нас в буфете очередь? — вновь перешел на устную речь крановщик.
— Не надо было в домино играть.
— Ишь куда загнула! Что же я по-твоему должен был игру бросить на 94 очках? Не знаю, может быть, теоретически вас так в техникуме учили. Но все знают, что теория без практики мертва.
Чипуштанов снова склонился над листком и застрочил с остервенением:
«Указанная выше Скуратова Н. при всех сказала, что надо беспощадно увольнять с завода бездельников и их покровителей. На конкретно поставленный вопрос, кого она имеет в виду, она ответила, что подразумеваются я и начальник цеха. То есть, извините, это вы, Михаил Михайлович.
И это после того, как она всего два месяца работает на нашем заводе. А что будет через год-другой? Она (это, конечно, шутка) начнет увольнять министров!»
— Повыше люди штатное расписание утверждали. Надо понятие иметь.
— Совесть надо иметь, товарищ Чипуштанов.
— Ты меня не кори. Я свои обязанности честно выполняю.
— На 27 процентов. При вашей комплекции.
«Видите ли, — налег на перо крановщик, — она утверждает, что можно совместить должности крановщика и электрика. Это с ее стороны заблуждение. Во-первых, не положено. А, во-вторых, я эту Нинку с детства знаю. Как была она змеей, так и остается. Когда вчера я к ней пришел с двумя билетами в кино…»
Чипуштанов поморщился. Официальный документ безнадежно испортила интимность.
Крановщик снова прибегнул к личному убеждению:
— Я с твоим предложением не согласен.
— Про домино думаете? Если 31 процент занятости электрика да ваши 27 вместе сложить, то еще и на домино останется.
— А как в смысле кино?
Последовала пауза. Ее можно было истолковать в том смысле, что после напряженного трудового дня можно было бы и культурно отдохнуть.