З и н о в и й П а в л о в и ч. Правильно! Пра-виль-но!.. Давно надо поработать не как-нибудь, а по-настоящему.
Е г о р Е г о р о в и ч. Давно, Зиновий Павлович!
З и н о в и й П а в л о в и ч. Причем, засучив рукава.
Е г о р Е г о р о в и ч. Да.
З и н о в и й П а в л о в и ч. Все это так, но у меня же, понимаете, в Свердловске семья. Большая семья: я, жена… домработница… квартира… ванна. Две тетки в Нижнем Тагиле, а в Киеве дядька. Я человек, как видите, многосемейный. Со мной надо чутко, отзывчиво.
Е г о р Е г о р о в и ч. Это верно, Зиновий Павлович. Это верно, как же я раньше об этом не подумал? Для вас мы все сделаем.
З и н о в и й П а в л о в и ч. Все сделаете?
Е г о р Е г о р о в и ч. Обязательно. Я займусь этим вопросом и уверен, что мы найдем работу на периферии не только вашим тетушкам и дяде из Киева, но и любому другому энтузиасту.
З и н о в и й П а в л о в и ч. Правильно. Пра-виль-но!.. Но я, Егор Егорович, болен. Вот посмотрите сюда. Что, вы думаете, это такое? Вот тут болит. Ой! Ой! Знаю: думаете аппендицит. Нет, Егор Егорович, не отгадали. Аппендицит мне вырезали еще когда посылали в колхоз. А это у меня, понимаете, самая настоящая язва желудка. Иду, без промедления ложусь под острый операционный нож. Вот так. До свидания.
Е г о р Е г о р о в и ч. Ай-ай-яй! Как же можно так халатно, так преступно относиться к своему здоровью! Я прошу вас, я требую, Зиновий Павлович, чтобы вы немедленно шли к врачу и лечились.
З и н о в и й П а в л о в и ч. Спасибо.
Е г о р Е г о р о в и ч. Желаю вам благополучно перенести операцию.
З и н о в и й П а в л о в и ч. Спасибо, Егор Егорович. До свидания.
Е г о р Е г о р о в и ч. До свидания. Я лично проконтролирую, как вы лечитесь. А в Кушву поедете, когда выздоровеете.
З и н о в и й П а в л о в и ч. Как в Кушву? Я же вам объясняю, Егор Егорович, я человек многосемейный: я, жена, квартира…
Е г о р Е г о р о в и ч. Ха-ха-ха! За что я вас люблю, Зиновий Павлович, так это за замечательную способность шутить. Конечно, квартиру в другой город не увезешь! Ха-ха-ха.
З и н о в и й П а в л о в и ч. Хе-хе-хе. Правильно. Пра-виль-но!.. Но меня все равно нельзя посылать куда-то. Да, да! Вот вы говорите, якобы, я опытный работник. А какой там у меня, понимаете, опыт! Я же только бумаги все четырнадцать лет подписывал. Это каждый дурак сможет! Гнать надо в шею, понимаете, таких опытных работников. Вы говорите: дисциплинированный, а кто в прошлом году пропьянствовал целую неделю, а потом прикрылся бюллетенем? Все я! Ага, понимаете! И никакой я не политически грамотный. Невежда я. Газет даже не читаю. Как дикарь, чему учился — все забыл. Спросите меня, спросите, где Африка — не знаю. Вот до чего дошел! Весь морально разложился. Жену бью. Вот так, понимаете. Что? Скажете не убедительно? Или еще что-нибудь рассказать?
Е г о р Е г о р о в и ч. Нет, спасибо. Вполне достаточно. И как это мы раньше вас не разоблачили?
З и н о в и й П а в л о в и ч. Мне можно идти?
Е г о р Е г о р о в и ч. Одну минутку. Сейчас я напишу вот эту бумагу.
З и н о в и й П а в л о в и ч. Приказ, да?
Е г о р Е г о р о в и ч. Да.
З и н о в и й П а в л о в и ч. Об освобождении меня от обязанности ехать на периферию?
Е г о р Е г о р о в и ч. Об освобождении вас от всех обязанностей. Вы уволены.
З и н о в и й П а в л о в и ч. Правильно… Как?!
Е г о р Е г о р о в и ч. Как пьяница и случайный человек.
З и н о в и й П а в л о в и ч. Это что шутка?
Е г о р Е г о р о в и ч. Нет, я как раз не умею шутить. Вы об этом знаете.
З и н о в и й П а в л о в и ч. Случайный человек?! Ну, спасибо вам, Егор Егорович. Четырнадцать лет не щадил, понимаете, живота, горел на работе и вот дождался благодарности… Ни одного замечания не имел. Примером дисциплинированности был. Лучший общественник. А-а-а! Понимаю: это кто-то меня оклеветал! Но кто, кто оклеветал меня в глазах всего коллектива?!
СЧИТАЙТЕ, ЧТО ПРОТОКОЛА НЕ БЫЛО
— У человека и так уже было восемь увольнений, — сказал машинист завалочной машины Павел Журавлев и наморщил лоб. Он всегда морщил лоб, когда бригаде приходилось решать вопросы «государственной важности». — Теперь давайте мы его уволим.
Первый подручный сталевара Володя Аробей крайне возмутился.
— Ты, Пашка, — закричал он, — известный либерал! Если бы ты видел, что он вчера вытворял, ты бы так не говорил!