Все невольно посмотрели через стеклянную стену будки автоматики на рабочую площадку. Там в отблесках мартеновского пламени маячила щуплая фигура второго подручного Кузьмы Верхотурцева.
— У, стыдобище! — свирепо сказал Аробей и отвернулся.
Полгода тому назад они сами попросили зачислить хулигана Верхотурцева в их бригаду. Они не сомневались, что сумеют его перевоспитать. Но сталевары просчитались. Вчера Кузьма устроил очередной дебош. Получив зарплату, он купил несколько бутылок водки, кольцо краковской и двести граммов пряников. В городском парке культуры и отдыха сервировал этими яствами одну из скамеек и стал назойливо приглашать прохожих принять участие в трапезе. Быстро и основательно упившись, Кузьма запел:
Потом он выкрал в тире пневматическое ружье и обстрелял лучшие аттракционы.
На ловлю Кузьмы выделили две усиленные милиционерами группы дружинников. Нарушителя искали всю ночь, но не могли найти.
А утром он как ни в чем ни бывало вышел на работу.
Бригадир Иван Иванович сказал ему:
— Ты, Кузьма, тут подежурь, а мы пойдем тебя обсудим.
— А печь? — испугался Кузьма.
— Ничего, мы быстро: дело ясное.
Но дело оказалось далеко не такое уж ясное.
— Семья! Вы подумали о семье? — говорил Павел. — Нет, Аробей, протоколируй мое особое мнение. Двое детей не шутка. А этот «стрелок» не постесняется сесть на шею жене.
— А что мы еще можем сделать? — сердился Аробей. — Кто жучил Верхотурцева на всех пятиминутках? Мы. Кто водил его для повышения культурного уровня в драмтеатр? Мы. Кто хотел его устроить в школу рабочей молодежи без экзаменов? Мы. Кто добился, чтобы ему дали новую квартиру? Опять мы. И что же? Ничего. В школе он сломал парту, в драмкружке пропил в буфете общественные деньги. А на нашу критику он плевать хотел!
Открылась дверь, и в будку ворвались сначала Зина из экспресс-лаборатории, а потом шум и грохот мартеновского цеха. Зина выстрелила в Ивана Ивановича очередью слов и цифр.
— Углерод — двадцать сотых, фосфор — тридцать тысячных, сера — тридцать пять тысячных. И вас вызывают к телефону.
— Спасибо, — сказал Иван Иванович и вышел.
— Зина, — сказал Павел, — если ты будешь бегать по цеху так быстро, то не успеешь выйти замуж за сталевара.
Иван Иванович вернулся с недобрыми вестями:
— Из милиции звонили! Точка! Протоколируй, Владимир: «Коллектив бригады ходатайствует об увольнении…» и так далее. Сам знаешь. И дуй в отдел кадров, утряси это дело.
Но через полчаса Володя Аробей возвратился в цех. Мы были бы неправы, если бы сказали, что у него был вид победителя. Он отозвал в сторону Ивана Ивановича и Павла и закричал им в уши:
— Отдел кадров не возражает. Но вот в чем собака: у Кузьмы, оказывается, завтра день рождения.
— Гм! — сказал Иван Иванович.
Дело в том, что они неукоснительно соблюдали ритуал совместных праздников в дни рождения. При этом имениннику обязательно делали подарок из бригадного общественного фонда.
— Придется, — сказал Иван Иванович, — отложить до завтра. А завтра отнесем подарок, скажем об увольнении и уйдем.
— И все? — спросил Павел, на что-то намекая.
Иван Иванович внимательно посмотрел на него и догадался:
— Ну, что ж, возьмем пару бутылок. Но чтобы ни-ни!
Павел и Володя приняли позу оскорбленных невинностей.
— А уволить мы его все равно уволим, — сказал Иван Иванович. — Раз решили, запротоколировали — надо выполнять.
…С выражением удивления на лице работал Кузьма Верхотурцев этот и весь следующий день. Такого еще не было, чтобы в бригаде оставили без последствий хотя бы мелкое прегрешение.
…Вечером в дверь квартиры Верхотурцевых громко постучали. И когда внушительный голос Ивана Ивановича сказал: «Разрешите!», Кузьма понял, что возмездие настигло его в собственном логове. В полупустой квартире мощные голоса сталеваров гремели, как речь прокурора в детективном фильме.
— Осторожнее, не отбей штукатурку! — кричал Павлу Володя Аробей.
Они внесли и установили посреди комнаты немыслимо пестрый диван-кровать. А Иван Иванович попросил у жены Кузьмы банку и поставил на стол букет нежно-розовых гладиолусов.
— Ну, поздравляем тебя, Кузьма, — хмуро сказал он. — Желаем успехов, так сказать.
— Черт с вами, — взорвался Кузьма, — делайте, что хотите, только не надо ехидства и издевательств.
— Какое ехидство? — удивился Иван Иванович.