Аробей выставил на стол две белоголовые бутылки и сказал:
— Какое может быть ехидство, когда мы пришли поздравить тебя с днем рождения.
— С каким днем? — удивился Кузьма.
На минуту все замолчали. Потом Маша, жена Кузьмы, заплакала. Кузьма посмотрел пристально на бригадира, на Машу, и его нос тоже предательски зашевелился. Но сталевары не любят недомолвок. Павел положил на стол несколько банок с консервами, кулек с помидорами и сказал:
— Забыл про собственный день рождения, поросенок!..
Иван Иванович лично разлил в граненые стаканы содержимое бутылок, и все выпили, с удовольствием закусывая помидорами. Потом они помогали Маше укладывать спать дочерей Кузьмы, которые без конца кувыркались и прыгали на новом диване. При этом Павел спел им колыбельную песенку собственного сочинения. И хотя это было невыносимо смешно, девочки, как ни странно, заснули.
Потом все вместе спели уже не колыбельную песню, и стали строго осуждать Павла за то, что он не оформляет рационализаторское предложение, которое бригада уже внедрила.
Аробей оттащил Ивана Ивановича в сторону и зашептал:
— Может быть, не надо, Иван Иванович!
— Да я уж сам думаю. Завтра придется…
А назавтра Кузьма встретил свою бригаду в бытовке.
— Я пораньше маленько пришел, — смущенно заговорил он. — Вот сбегал, рукавицы новые получил на всех…
Рукавицы бригада пыталась сменить давно, но, увы, безуспешно. Так что победу Кузьмы сталевары не могли не оценить. Они переглянулись, и разговор об увольнении автоматически был перенесен на следующий день.
А на следующий день Кузьма пришел на работу намного раньше гудка и один убрал кучу мусора, по поводу которой бригада вот уже раза три хотела объявить коллективный воскресник.
Когда пришли сталевары, он сказал им с детской непосредственностью:
— Вы — мне, я — вам. В эту получку приглашаю всех ко мне: устроим гигантский сабантуй. Ползарплаты на…
Кузьма выразительно пощелкал себя по кадыку.
Даже невозмутимый Иван Иванович растерялся. А Володя Аробей полез в карман за протоколом, чтобы тут же зачитать постановление бригады и привести его в исполнение. Только Павел вдруг сказал:
— Спасибо, Кузьма. Обязательно придем. Только не в эту зарплату, а в следующую. Надо девочек твоих отправить в пионерский лагерь, а потом, конечно, можно.
— Верно, — сразу согласился Кузьма. — Жена говорила, что надо девчатам кое-что купить.
Аробей отвел Павла в сторону и закричал:
— Ты потакаешь низменным инстинктам!
— Спокойствие, мой друг, — твердо возразил Павел.
…Проходил день за днем, месяц за месяцем. Сумма положительных поступков, которые совершал Кузьма, все более увеличивалась, а «гигантский сабантуй» все откладывался по разным причинам. Наконец, на одном из цеховых собраний непримиримый Аробей вынужден был с трибуны констатировать:
— На нашем заводе, товарищи, работают замечательные товарищи. Поговоришь по душам с отстающим товарищем — не такой уж он плохой товарищ, товарищи.
А когда однажды Кузьма Верхотурцев отнес в заводской БРИЗ предложение о новом методе футеровки свода мартеновской печи, Аробей достал из кармана спецовки сложенный вчетверо и изрядно потрепанный лист бумаги. Он сунул этот лист между двумя большими кусками железной руды, которую держал на весу завалочный кран, махнул рукой, и Павел направил мульду в пылающее жаром окно мартена.
Глядя на гудящее пламя, Володя Аробей крикнул:
— Считайте, что протокола не было!
Я РЕШИЛ БЫТЬ ВЕЖЛИВЫМ
Конечно, когда-нибудь в будущем все будут вежливы. Но на данном этапе еще очень многого нам недостает. В трамвае иной раз смотришь: одни грубияны едут. Ты ему сделаешь замечание:
— Если не выходишь на следующей, зачем стал в проходе, козел?
А он и пойдет, и пойдет…
А ведь если бы каждый контролировал свое поведение в общественных местах, мы бы выглядели совсем иначе. Я, например, с сегодняшнего дня решил быть предельно деликатным в каждом своем поступке. Надо же кому-то начинать!
Вот о чем я размышлял в телефонной будке, пока листал записную книжку в поисках нужного номера. Вот он наконец! Я немного помедлил, волнуясь, и набрал дорогое сочетание цифр. Ответил мужской голос. Брат? Отец? Сосед?.. Мне не терпелось воскликнуть: «Дружище, позови-ка к телефону Олю!». Но вежливость прежде всего.
— Если вас не затруднит, я хотел бы попросить вас об одном одолжении, — сказал я.
— Пожалуйста.
— Вы очень любезны. Но если вам трудно, вы так прямо и скажите, я не обижусь.