Чтобы составить себе понятие о трудностях эпиграфических (палеографических) исследований, приведем здесь случай, который вызвал полемику в ученом мире. Профессор Орацио Марукки, изучая так называемый дворец Тиберия на Палатине и в особенности одно место на стене, где сохранился грубый рисунок, считавшийся изображением канатных плясунов, и находящуюся над ним надпись, предположил, что она должна относиться к этому рисунку. До сих пор ученые, не ставя их в связь друг с другом, следующим образом читали надпись, которая, заметим, местами стерта: «Нет отдыха, сон не приходит закрыть его очи, и так в течение целой ночи сгорает он от любви».
После долгого изучения этого древнего памятника Марукки пришел к заключению, что на рисунке изображается момент, когда Иисуса Христа собираются пригвоздить ко кресту. Этот рисунок, говорит Марукки, сделан неопытной рукой. Посредине изображен Христос, которого хватает воин; направо и налево — по кресту, к которым приставлены лестницы. На них лезут солдаты, готовящиеся к совершению казни. Над Христом висит лестница, а сбоку стоит Понтий Пилат. Над всеми фигурами имеются надписи, означающие имена действующих лиц. Автором рисунка был, по мнению Марукки, вероятно, один из воинов, принимавший участие в божественной трагедии на Голгофе. Что же касается надписи, то профессор читает ее так: «Христос, приговоренный к смерти, после наказания розгами был живым пригвожден ко кресту».
Это доказывает необыкновенную трудность чтения даже таких сравнительно не очень древних письмен, не говоря уже о клинописи, иероглифах.
Происхождение письмен следует искать в письменных знаках хеттов. Этот народ, имевший свою историю и литературу, писал сокращенными иероглифами, которые со временем превратились в геометрические фигуры. Вот эти-то позднейшие хеттские письмена и были, как полагают, источником происхождения санскрита, глаголицы, финикийской азбуки, рун. Хетты принадлежали к кушитскому племени. Их государственное устройство достигло высокого развития в XVI столетии до Р. Х., а могущество в особенности возросло с того времени, как египтяне были разбиты при Кадале.
Из числа археологов и историков, занимавшихся изучением письменных памятников древности, необходимо указать на Ланци, Гротефенда, Лепсиуса, Ремондини де Петра, Кирхгофа, Ауфрехта, Фабретти, Бугге, Бреаля, Моммсена, Бюхлера, Корсена, Цветаева, Марукки и многих других.
Значение для археологии внезапной катастрофы, постигшей древние поселения в окрестностях Везувия. — Гибель Помпеи и других городов. — Современное состояние Помпеи в связи с жизнью ее древних обитателей. — Помпейские фрески и их влияние на древнерусскую живопись. — Римские и помпейские бани. — Улица гробниц и погребальные обряды римлян. — Внешние влияния. — Раскопки в Помпее. — Работы Фьорелли. — Остатки Геркуланума. — Другие раскопки в Италии и ее археологические учреждения. — Подведение итогов археологии XIX века.
Как ни велики заслуги палеографии, сколько бы мы ни копались в земле, отыскивая жалкие остатки древности, но без особенно счастливых в археологическом смысле условий трудно по этим следам исчезнувшей культуры восстановить картины древней жизни: археологические открытия почти всегда знакомят нас уже, так сказать, с кладбищем древности в виде более или менее жалких и притом лишь случайно уцелевших ее останков. Поэтому особенной ценностью отличаются те раскопки, которые раскрывают перед нами обычную обстановку жизни древних. Это возможно, конечно, лишь в тех случаях, когда эта жизнь была пресечена внезапно, что имело место, например, в древних городах Помпее, Геркулануме, Стабии и других поселениях, погребенных под лавой и пеплом извержений Везувия.
В то время как Нерон пел свою любимую арию на сцене неаполитанского театра, 15 февраля 63 года после Р. Х., произошло сильное землетрясение, опустошившее всю Кампанию и в особенности Помпею. Но в следующие затем 16 лет спокойствия Везувия помпейцы успели общими силами и с помощью императора Тита, который командировал с этой целью двух сенаторов, не только исправить повреждения, но и вновь отстроить свой город. Прежние грубые строения осков и этрусков были заменены новыми, отвечавшими утонченным требованиям богатых помпейских купцов. На развалинах старой Помпеи возникла новая, подобно тому как первая в свою очередь была построена на месте древнего селения, возникшего в незапамятные времена.
Не успели помпейцы оправиться от первого несчастия, как их постигло второе, гораздо большее, которое совершенно разрушило город и похоронило его под слоем вулканического пепла и шлаков толщиной 4–6 метров. 24 августа 79 года настал последний день Помпеи и соседних городов. «Час рассвета, — пишет Плиний Младший, выдержки из писем которого к Тациту мы здесь приводим, — давно уже настал, но Везувий и его окружность все еще не выходили из мрака ночи, самой темной, самой страшной из всех ночей… Уже было 7 часов утра, а на востоке только едва брезжило слабое мерцание света. Вдруг дома так сильно покачнулись от подземного толчка, что мы в испуге принуждены были поспешно оставить наш двор, тесный и отовсюду открытый, и решились искать безопасности где-нибудь на просторе, за городом. Толпа встревоженных горожан следует за нами, суетится, давит нас, и всякий думает, по обыкновению одержимого страхом, что должно делать то же, что делают другие. Вот наконец мы и за городской стеной, но далеко еще не у предела приключений и ужасов. Представь себе только то, что колесницу нашу вскидывало кверху и поминутно выбивало из колеи, как ни старались мы держаться в ней… Беглецы, озаряя факелами свой сбивчивый путь, сперва устремились было к морю, в надежде спастись по его волнам, но, увы! оно бушевало и кипело под порывами берегового полноветрия и было решительно недоступно… Море как будто опрокидывалось само на себя и отступало от дрожащих берегов; местами песчаное дно его обнажалось, покрытое там и сям морскими травами. Над морем висела в воздухе черная туча, то прорезываемая временами извилистой линией огня, то рассекаемая во всей своей массе молнией… Положение наше было ужасно: нас густо окидывало золою; дым нагонял по пятам, и страшно теснила толпа; от давки задыхались. Я вздумал было свернуть в сторону с большой дороги, пока еще можно было кое-как распознать местоположение, — но поздно: настал непроницаемый мрак, походивший не на безлунную и беззвездную ночь, а на совершенное отсутствие света в комнате, отовсюду плотно запертой и закрытой. Мужчины, женщины и дети огласили воздух воплями безнадежности, жалобами и плачем. Кто звал отца, кто сына, кто отыскивал затерявшуюся жену; тот оплакивал собственное несчастие, другой трепетал за друзей и родных; нашлись люди, призывавшие на помощь смерть, из опасения умереть! Некоторые молились, некоторые громко кощунствовали, утверждали, что богов уже нет нигде, что настала последняя ночь для вселенной. Самые неблагонамеренные усугубляли общий страх, распуская слухи о разных ужасах своего изобретения… Сверху посыпался пепел, но такой густой, что нам приходилось беспрестанно стряхивать его с себя, иначе нас, конечно, засыпало бы тут же и навсегда. Не скоро начала редеть среда дыма, испарений и золы, и даже когда она мало-помалу рассеялась в пространстве, подобно легким облакам, долго еще солнце казалось тусклым, как будто при затмении…»