Уикет говорит, что лучше бы быть пуппачино. ЛОЛ.
Соня, менеджер из Брисбена, толкнула меня локтем.
— На днях кто-то солгал, сказав, что ни с кем не встречается...
Мне потребовалась секунда, чтобы вспомнить наш разговор прошлой ночью, и я правда сказал ей, что я одинок.
— Вовсе нет. Клянусь.
— Никто не улыбается на таких фотографиях тому, кто им не нравится.
Я поднял телефон и показал ей фотографию.
— Это моя собака, Уикет. Он вроде как мой ребёнок.
Соня секунду изучала фотографию.
— Он милашка. У кого он остановился, пока ты здесь?
— Это долгая история, но его нянчит парень из Кулума...
У Сони на лице медленно расползалась улыбка. Мне показалось, что она совпадает с моей. Она подняла брови.
— Так, улыбка. Это для парня, а не для милого комочка шерсти.
Я старался не улыбнуться.
— Возможно. Я не знаю.
Соня хмыкнула и наколола вилкой салат, засовывая его в рот, чтобы скрыть самодовольную ухмылку.
— М-м-м, а я вот думаю, ты знаешь.
Я откусил от сэндвича, чтобы не отвечать ей. Вместо этого я отправил сообщение, о котором пожалел, как только сделал это.
Тебе нужно отправить фото, на котором будешь ты, чтобы я знал, с кем встречаюсь через три дня…
***
Гриффин не ответил к тому времени, когда я вернулся на дневную сессию моего курса, и я был уверен, что теперь он думал, будто я какой-то урод, который был в одном сообщении от просьбы фотографий члена. Или от их отправки.
Сожаление скрутило сэндвич у меня в животе, и я притворился, что заинтересован делами фокус-группы, в которых должен был участвовать. Тем не менее, я не мог перестать думать о Гриффине и других отношениях, которые испортил я или же в которых сам смог избежать опасных ситуаций.
Мне много раз разбивали сердце, да и я тоже их разбивал. Мои самые долгие отношения длились двенадцать месяцев, и вместо того, чтобы отпраздновать нашу годовщину ужином и невероятным сексом, Тамир забрал свои немногочисленные вещи из моего дома и сказал, что ему жаль.
Его семья никогда не примет его склонности к мужчинам, и для всех будет лучше, если он покончит с этим и уйдёт.
Конечно, он разбил мне сердце, но я не держал на него зла. Он не был готов открыться своей чрезмерно религиозной семье и, вероятно, никогда не будет. Я бы ни в жизнь никого не упрекнул за то, что он не открылся. У каждого были свои причины, и не всем повезло так, как мне, с полностью принимающей семьёй.
Это было больше года назад, и, очевидно, моё сердце жаждало нового внимания. Оно определённо заинтересовалось Гриффином, парнем, которого я едва знал несколько дней, независимо от того, думал ли мой мозг, хорошая это идея или нет. Это было не более чем увлечение; по крайней мере, так мой мозг убеждал моё сердце. Но сильного увлечения было достаточно, чтобы я стал легкомысленным и нервничающим, а потом я вспомнил, что Гриффин, вероятно, уже подумывал отвезти Уикета к ветеринару и позволить ему присматривать за ним, пока я не смогу забрать его, потому что я попросил фотографию так, будто она определит, хочу ли я пообедать с ним через три дня.…
Нет. Я не мог думать об этом прямо сейчас.
Я позволил своим воспоминаниям блуждать самостоятельно и попытался вспомнить отношения, которые у меня были до Тамира. Было много встреч на одну ночь, иногда на две, и несколько парней, с которыми я встречался месяц или около того.
Но никого, кто привлёк бы моё внимание или был как-то близок со мной. Я нуждался в близости больше, чем в чём-либо другом, потому что если я был близок с парнем, влечение появлялось вслед за этим. Конечно, я встречал парней, с которыми у меня была страсть, которые, как только я их увидел, показались мне чертовски горячими. Но если я не мог поговорить, поддержать разговор и поболтать с ними, моё сердце быстро остывало.
Впервые мы с Тамиром встретились, когда он пришёл в магазин. Не было ничего, кроме пристальных взглядов и робких улыбок; в конце концов, это была профессиональная сделка. Но на следующей неделе я столкнулся с ним на концерте под открытым небом с моими друзьями, и после секундной взаимной попытки узнать друг друга, мы сопоставили факты его нового телефона и визита в магазин «Telstra».
Поначалу между нами всё развивалось медленно, пока Тамир вставал на ноги, и всё было тайно. Но я не возражал. Он мне нравился, и у нас никогда не было недостатка в разговорах. Я даже не возражал против того, чтобы он не «выходил из шкафа» или правила «никаких публичных проявлений любви», или против того, что его семья даже не знала о моём существовании. Я понимал его проблему; это не было идеальной ситуацией для нас обоих. Но за закрытыми дверями всё было легко и естественно, пока не перестало быть таковым. Во всяком случае, для него. Но, как я уже сказал, я не винил его. Теперь всё в прошлом, и после того, как я рассказал маме, что Тамир бросил меня, она обняла меня и плакала вместе со мной, и сказала, что я найду кого-нибудь другого, кто сделает меня счастливым. Когда моё сердце исцелится и будет готово, говорила она, я, скорее всего, найду кого-нибудь, даже когда не буду искать.