— Галя, — сказала девушка.
— И вам, Галя, спасибо.
Ольга уселась на табуретке, по-мужски крепко расставив ноги. Сказала женщинам твердо, будто читала постановление суда.
— Детишек я забираю к себе домой со всем их барахлом, что в наследство досталось. Будут жить у меня, не пропадут. Зина была моя сестра, и я заменю ее детям мать.
Алешка с сестренкой стали жить у тети Ольги. Привезла она их в свой желтый бревенчатый домик, поставленный в степи у самого переезда через железнодорожную ветку, которая тянулась от главной магистрали к большому заводу, дымящему вдали своими красными трубами.
Муж Ольги — Матвей Семенов — служил обходчиком, занимал казенную усадьбу с колодцем и земельным участком. Был у них свой огород, сад, корова, коза, пара свиней, куры, гуси да злая собака, привязанная на цепи.
Тетка Ольга сразу стала приучать детей к делу. Шуру заставляла кормить птицу, носить пойло свиньям, пасти корову, топить печь и варить обед. А между этими делами Шура должна была копать грядки на огороде, полоть.
Вскоре маленькая девчушка превратилась в работницу, понукаемую на каждом шагу.
Алешку тоже приспособили к делу. Посылали за водой, гнали задавать корм свиньям и корове, даже если на дворе была пурга или бушевали осенние ветры с холодным дождем. Дети работали, как батраки, а тетка с утра уезжала в заводской поселок, увозила на базар бидоны с молоком, яйца, огурцы, капусту, редиску, лук — словом, все, что выпадало по сезону. Дома жили скупо, ели один раз в день, и то не досыта.
Одно только счастье было у Алешки: он любил провожать поезда... Однажды Алешке даже посчастливилось побывать в паровозной будке и проехать с машинистом и кочегаром до самого завода.
Других радостей не было ни у Алешки, ни у Шуры. Так они прожили у тетки Ольги лет пять. Алешка заметно подрос, а Шура стала совсем взрослой, самостоятельной.
Как-то летним вечером дети вышли в степь за коровой и сговорились о побеге. Шура сказала брату, что ночью уйдет из дому, устроится на работу и потом вернется за Алешкой. Он не должен ничего говорить про это ни тетке Ольге, ни дядьке Матвею.
Ночью Шура исчезла. Она пошла на завод и постунила в ремесленное училище. Одна одинокая женщина — уборщица общежития — приютила девочку у себя в комнатушке и разрешила ей привезти братишку. Шура взяла на подмогу двух ребят из училища, поехала за Алешкой и увезла его с собой.
Теперь Алексею стало полегче. Никто его не бил, не заставлял делать тяжелую работу. Он пошел в школу, стал учиться. Но все-таки жизнь была несладкой. Сестренкиной стипендии ни на что не хватало, а постоянно одалживать у хозяйки Клавдии Степановны было совестно. Шуре давали в училище трехразовое бесплатное питание. Она каждый раз брала с собой в столовую братишку, и они вдвоем съедали ее порцию.
Клавдии Степановны почти никогда не было дома. Днем она убирала в общежитии, а в свободное время уходила то в один, то в другой дом либо постирать, либо побелить, натереть полы или еще что-нибудь сделать. Беспрерывно работала, даже по воскресеньям и в праздники. И никогда не жаловалась на жизнь. Только если случалось ей выпить рюмочку (а это бывало редко, по большим праздникам), она вспоминала прошлое — про мужа и про детей, про их гибель в войну. Плакала и проклинала немцев.
Алешка жалел Клавдию Степановну и тоже ненавидел немцев.
Прошло еще два года. Шура окончила ремесленное училище, перешла работать в цех фрезеровщицей, получала приличную зарплату. Купила Алексею грубошерстный серый костюмчик и ботинки. Теперь они ходили обедать в другую, заводскую столовую, брали не одну, а две порции, наедались досыта. К зиме Шуре дали в старом доме освободившуюся комнатку.
С утра Шура уходила на завод, а Алеша — в школу. Из школы он шел в магазин за продуктами, дома варил суп, лапшу или картошку. Все он успевал: мыть полы, стирать, штопать, чистить кастрюли. Только не хватало ему времени на самое главное: на детство. Новая соседка по квартире смотрела на него и сочувственно качала головой:
— Мальчики вы мои, мальчики. Не было у вас никакой радости. Прыгнули вы сразу из люльки да прямо во взрослую жизнь. Старички мои милые.
Алешка чувствовал, что в словах этой доброй женщины большая правда.
— И все война виновата, — говорила соседка. — Если бы ее не было, как бы мы хорошо жили.
По ночам Алешка тоже думал о войне, о немцах, которых все проклинают. Злые, жестокие, напали они на нас, разорили все и ушли, побитые, восвояси. Жили бы в своей Германии, кто их звал? Если бы не они, были бы у него отец и мама. И у Кольки Леонова был бы отец, и у Славки Винокурова, и у Женьки Долгопятова, и у всех ребят в их классе.