Выбрать главу

Так у пивной кружки появился соперник в образе плуга. Однако никакого столкновения на этой почве не произошло. Пивовары сообразили, что завод им совсем не мешает. Рабочие, получив зарплату на заводе сельскохозяйственных машин, заполняли пивные и в течение нескольких часов перекладывали трудовые денежки из своих карманов в кассы кабатчиков. Хозяин завода, наживая капитал, не мешал богатеть и пивоварам. Они быстро сделались партнерами по разорению простого люда и были единодушны в этом деле. Поддерживая престиж «богатой» нации, толстосумы любили говорить о всеобщем процветании, устраивали благотворительные праздники на рождество, пасху и троицу, приглашая рабочих с детьми и семьями.

Богачи лицемерно говорили беднякам:

— Что же поделаешь, друзья? Ведь в каждом городе так: богатых немного, а бедняков тысячи.

Бедняки недоверчиво и молча слушали богачей и, получив от благодетелей в виде подачки кружку пива, слегка хмелели, забывали свои горести и вместе со всеми пели:

Розенталь, Розенталь, ты прекрасен, И пиво твое как нектар.

Так было в те времена, когда Конрад Зайдель двенадцатилетним мальчиком пришел на завод и начал работать учеником слесаря. Юность прошла в тяжелом труде, в вечной нужде.

Почему же Конрад Зайдель вспомнил об этих временах теперь, будучи обербургомистром города Розенталя, вот уже несколько лет живущего свободной жизнью? Почему он так близко к сердцу принял решение об ассигновании денег на расширение завода, почему вообще так много думает о нем? Может, потому, что сейчас машина бежит медленно по дороге, укачивает и, чтобы не уснуть, Конрад Зайдель вспоминает прошлое? Нет. Все это вспоминает он потому, что спешит поскорее рассказать друзьям о том, что возвращается из Дрездена не с пустыми руками. И еще потому вспоминает он все это, что новая машина, сделанная на новом заводе в ГДР, мчится по той самой автостраде, которую он, Конрад Зайдель, строил вместе с другими заключенными концлагеря, куда нацисты заточили его за «подрывную» деятельность. Он всегда волнуется, когда проезжает по этой дороге. Ему вспоминается молодость, заводские друзья, неугомонный и боевой товарищ Мюллер — вожак заводских коммунистов, митинги, протесты против хозяйничания фашистских молодчиков, схватки, борьба. А потом — арест и одиннадцать лет мучений в гитлеровском концлагере. Одиннадцать лет!

Конрад Зайдель вздрогнул и даже замотал головой, будто отгонял от себя тяжелые мысли.

Впереди уже мелькали огни, и город, раскинувшийся в долине, был весь виден с этого места. Машина свернула к реке, въехала на новый каменный мост.

— Остановись! — сказал Зайдель шоферу. — Я пойду пешком, а ты поезжай в городской комитет и жди меня.

Темно-коричневый, низко посаженный автомобиль новой отечественной марки остановился у кювета, где зеленела кромка земли, поросшая травой. Конрад вышел и, глубоко глотнув воздух, остановился на траве. Несколько секунд он смотрел на красный фонарь удаляющейся машины. Вдохнув еще несколько раз свежий воздух, пошел по мосту вдоль гранитного барьера, продолжая смотреть на раскинувшийся перед ним город.

На башне старинного собора пробили часы. Одиннадцать ударов. В городе тихо и спокойно. Немцы ложатся спать рано.

Остановившись у набережной в том месте, откуда виднелись темные корпуса завода, расположенного метрах в восьмидесяти на другом берегу реки, Зайдель задумался.

«С чего же мы теперь начнем? — спросил он самого себя. — Задача нелегкая, как ее выполнить?»

Тут он потер лоб, надвинул шляпу на затылок и, улыбаясь самому себе, вспомнил человека, которого в последние пять лет всегда вспоминал в трудные моменты жизни.

«А как поступил бы в этом случае капитан Емельянов? А? Товарищ капитан, как бы ты поступил? — допрашивал он себя мысленно, будто сам был одновременно обербургомистром немецкого города Конрадом Зайделем и советским капитаном Емельяновым. — С чего бы ты начал, товарищ капитан?»

И в его воображении возникало доброе молодое лицо капитана Советской Армии Сергея Федоровича Емельянова. Это был первый из советских людей, с которым Конрад Зайдель близко познакомился и который навсегда покорил его своей безграничной человеческой добротой.