Вскоре прибежала Дронкина, все расступились, освобождая ей дорогу. Красная от смущения, полненькая, невысокая, Дронкина медленно приблизилась к Кирееву и, не поднимая глаз, тихо поздоровалась.
— Здравствуйте! — ответил Киреев. — Вот ваша сумочка. Тут все в сохранности. Возьмите.
— Большое спасибо! А то мне влетело за пропуск. Пришлось писать объяснение, вон Семену Ивановичу нашему, — смущенно улыбнулась девушка.
— Пустяки, — свеликодушничал начальник охраны. — Формальность требует, для порядка.
— А как Галя? Она в больнице?
— Зачем ей больница? Дома лежит, отдыхает. Надо же такому случиться: заядлая пловчиха чуть не утонула возле берега. Говорит, когда сорвалась с лодки, так стукнулась локтем, что потеряла сознание и камнем пошла на дно.
— И на старуху бывает проруха, — пошутил Киреев. — Передайте ей привет от меня и моего друга.
— Какая же она старуха? — засмеялась Дронкина. — А как вы добрались домой? Смешно было на вас смотреть, как мокрые курицы. Вот бы на глаза командиру попались!
Женщины тесным кольцом обступили Киреева и Тоню, разглядывали летчика, слушали его разговор с девушкой.
— У нас полный порядок. Летчики нигде не пропадут, будьте спокойны.
— А я боялась, налетите на неприятность в таком виде...
— Проводите меня, пожалуйста, до проходной, — нарочно громко перебил ее Киреев, не желая продолжать разговор в присутствии работниц, набившихся в кабинет. — Я тороплюсь. До свидания, товарищи! До свидания, Семен Иванович!
Когда Киреев и Тоня вышли в коридор, он тихо спросил:
— Когда мы увидимся?
— Не знаю, — пожала плечами Тоня. — Может, на танцах в городском саду. В субботу, если хотите. Мы придем с Галей. Между прочим, она даже не заметила, что вы тоже прыгали в воду. Будто, кроме вашего друга, никого не видала. Только о нем и говорит. И глаза у него, мол, выразительные, и лицо одухотворенное. А о вас ни слова.
— Какое это имеет значение? Пусть говорит, о ком хочет.
— Конечно, Галя может и не говорить о вас, но это несправедливо. Почему она вас не заметила, хотя вы откачивали ее? Я, правда, сама так перепугалась, что не запомнила, кто из вас беленький, а кто черненький.
Тоня взглянула в лицо Киреева, глаза их встретились, и она смутилась.
Они миновали проходную, пошли по березовой аллее.
Киреев неожиданно сказал:
— Кроме вашей сумочки в лодке были босоножки и голубая косыночка. Босоножки мы не взяли, а косыночка у моего друга.
— Это Галкина. — Тоня засмеялась. — Галкина косынка в руках ее спасителя. Это судьба. Они обязательно должны встретиться, я сердцем чувствую, что что-то будет. Честное слово, это судьба.
— Скажите, Тоня, а у меня может быть судьба? — лукаво подмигнул девушке Киреев. — Скажите честно.
— У каждого, наверное, должна быть своя судьба. Только человек не сразу узнает какая.
— Может, мою судьбу вы носили в вашей сумочке?
— Пропуск? — засмеялась Тоня. — Смешнее не придумаешь.
— Конечно пропуск. Если бы не он, я ни за что не нашел бы вас. А теперь от меня не уйдете.
— Я к вам веревкой не привязана.
— Есть чем привязать покрепче веревок.
— Скажите какая самонадеянность. Не зря вас, летчиков, называют хвастунами. Напрасно воображаете, что стоит вам поманить, и любая девушка побежит, как собачонка. Мы тоже гордость имеем. До свидания, мне пора в цех.
— Извините, если обидел.
— Я не обижаюсь, а предупреждаю: начнешь кусаться, сломаешь зубы.
— Принял к сведению, — сказал Киреев, не меняя шутливого тона. — В субботу увидимся?
Она не ответила, с достоинством повернулась и медленно пошла назад к проходной.
Удивленный неожиданным поворотом разговора, Киреев смотрел вслед Тоне. Когда она отошла довольно далеко, он крикнул:
— Придете в субботу?
Тоня не оглянулась и не ответила. Скрылась за проходной.
— Вот черт, — крутнул головой Киреев. — Характер.
Он повернулся и быстро пошел прямо через рощу, не ища тропинок, сминая траву.
3
Киреев долго бродил по городу и никак не мог отвлечься от впечатлений, навеянных встречей с Тоней. Ему очень понравилась девушка. Ее привлекательная внешность, простота и сдержанность в разговоре, милое, открытое выражение лица были приятны Кирееву. Однако неожиданно обнаруженная строптивость расстроила и даже рассердила Киреева. Раздражение долго не оставляло его, но исчезло, когда он вспомнил милую Тонину улыбку, ее добрые детские глаза и мягкий грудной голос.