— Не остри, пожалуйста! — оборвала его Галя. — Андрей страдает, а ты шута корчишь. Какой же ты друг?
Киреев рассердился, но сдержал себя. Отставил чашку, варенье, ответил серьезно:
— Дружба дружбой, а служба службой.
— Я, кажется, придумала верный ход, честное слово, Виктор. По-моему, все получится, если ты возьмешься за это дело.
— Какое? — заинтересовался Киреев.
— Ты должен слетать в округ. Понимаешь?
Виктор покачал головой.
— Я не имею права нарушать субординацию, Галя. Через голову начальства к генералу? Не положено...
— Андрей тоже не имел права летать под мостом, а полетел, — перебила его Галя.
— Мое «геройство» кончится тем же. Разве что вдвоем нам веселее будет сидеть на «губе».
— Он правду говорит, Галя, — вмешалась Тоня. — Надо что-то другое придумать.
— Боюсь, — сказал Киреев, — что генерал тоже не поддержит моей просьбы.
— Почему? — удивилась Галя.
— Далеко не все офицеры одинаково смотрят на «подвиг» лейтенанта Медникова. Очень многие осуждают, и я в том числе.
— И ты? — возмутилась Галя. — Вот это новость! А я думала, ты Андрею настоящий друг. А ты... Почему же ты против?
— Мы уже достаточно взрослые, чтобы уметь владеть собой и знать цену нашим поступкам. Для покорения девичьих сердец существуют тысячи других способов.
Галя вскочила из-за стола, сердито сжимая кулаки:
— Не смей так! Не смей! Теперь я вижу, какой ты. Уходи, нам не о чем с тобой говорить. Уходи!
— Не кипятись, Галка! — схватила подружку за руку Тоня. — Что ты пристала к Виктору? Он же не министр обороны, приказал — и все! Он ведь ходил к командиру.
Но Галя не хотела больше ничего слушать, схватила фуражку, сунула в руки Кирееву.
— Прощай!
Оскорбленный Киреев, еле сдерживая себя, взял фуражку, сквозь зубы сказал Гале, окинув ее уничтожающим взглядом:
— Тебе нужно лечить нервы и учиться владеть собой, вздорная девчонка! Если бы ты была парнем, я с удовольствием влепил бы тебе оплеуху.
Галя отвернулась к окну. Киреев вышел не оглянувшись, за ним тут же выбежала Тоня, догнала его во дворе, что-то быстро говорила, взволнованно жестикулировала.
Галя зло смотрела на них из окна, слышала голос подружки, но не хотела понимать ни одного слова. Она захлопнула окно с такой яростью, что задребезжали стекла.
Тоня вернулась к подруге.
— Зачем пришла? — сердито встретила ее Галя. — Уходи и ты.
Тоня знала вспыльчивый нрав Гали, не приняла ее сердитые слова всерьез.
— Перестань беситься, Галка. Шипишь, как раскаленная сковородка. Разоралась на всех, разбуянилась. Лучше пореви, легче станет.
Тоня подтолкнула Галю к дивану.
— Садись, отдохни, с ног небось валишься.
Галя покорно села на диван, обняла Тоню, но не размягчилась, не заплакала.
В комнате стало тихо. На столе, возвышаясь над чашками, стоял самовар и тихо посапывал, будто уснул. Подружки долго сидели обнявшись. Наконец Галя встала, прошлась по комнате, обошла вокруг стола.
— Знаешь что, Тоня? Я сама напишу письмо министру.
— Вот придумала! — засмеялась Тоня. — Он даже читать не станет. Думаешь, у министра есть время на это?
В глазах Гали светился упрямый огонек, она, казалось, не слышала, что говорила подруга.
Когда Тоня ушла, Галя забилась в свою комнату и принялась писать. Она не заметила, как возвратилась мать, убрала со стола. Девушка просидела всю ночь, рвала исписанные листы, снова писала. Наконец письмо было готово. Галя переписала его набело, вложила в конверт и понесла опустить в почтовый ящик. На дворе уже рассветало.
10
Полковника Сливу подспудно тревожило чувство вины перед лейтенантом Медниковым. Время шло, а никакого ответа на донесение из дивизии и из Москвы не было. Все занимались своими делами, на аэродроме продолжалась нормальная жизнь, а Медников ждал своей участи. Полковник понимал, как тяжело молодому офицеру, хорошему летчику, переносить наказание, быть отстраненным от полетов, изолированным от коллектива. Вечером Слива позвонил замполиту домой.
— Слетал бы ты в округ, — предложил он Червонному. — Возьми инструкции для семинара политработников и заодно подтолкни дело Медникова.
— А может, не стоит, Николай Сергеевич? Мы доложили, пусть и решают.
Замполит считал, что лучше не проявлять инициативы, так как из разговоров с политработниками ему было известно, что начальство в округе не одобряет полет Медникова. Один полковник прямо сказал: «Это, дорогой Червонный, чистой воды анархизм и разгильдяйство».