— Сложная у вас работа.
— Нам ошибаться нельзя. Плохо снимешь — погубишь не только свой труд, но и работу актеров и режиссера. А повторять съемки, еще раз ехать в экспедицию или строить декорации — дело очень дорогое.
Саша внимательно посмотрел на чертеж, но, конечно, не понял, что означают прямые, перекрещивающиеся и округлые линии.
— А вы много фильмов сняли? — спросил он Михаила Ефимовича.
— Этот будет двадцать шестой, — с гордостью сказал оператор. — Мне посчастливилось работать с большими мастерами, снимал с Довженко, с Пырьевым и Александровым. Слыхал про таких?
— Нет, — простодушно сознался Саша.
— Подрастешь — узнаешь.
Оператор вновь склонился над схемой. Саша молча наблюдал за его работой.
Саша задает вопросы
Михаил Ефимович пропел себе под нос какую-то песенку и взглянул на Сашу.
— Ты что не спишь? Бессонница?
— Текст учу, — сказал Саша. — Только вот что мне непонятно. Почему меня до сих пор не познакомили с артистом Афанасием Николаевичем Крючкиным? Он же будет играть летчика Павлова, а я Петю. Так и выйдем на съемку незнакомые? Забыла Маргарита Сергеевна, что ли?
Михаил Ефимович перестал чертить.
— Нет, Саша, никто ничего не забыл. Ты же знаешь, что по сценарию Петя первый раз встречается с летчиком во время катания. Борис Лукич и решил для натуральности этой сцены сделать так, чтобы вы с летчиком и в самом деле впервые встретились и познакомились прямо на съемке.
— Почему? — удивился Саша.
— Потому что ты не профессиональный актер и не всегда сможешь играть так, как просит режиссер, а будешь вести себя непосредственно, как в жизни. Как чувствуешь, так и сделаешь. Вот и знакомство твое с летчиком будет самым естественным. Настоящее искусство держится на правде, всякая фальшь разрушает его.
Саша наклонился к оператору и шепнул:
— А мне страшно, Михаил Ефимович. Вдруг у меня ничего не получится, все выйдет плохо?
— Бывает, — сказал оператор. — Только у тебя должно получиться, я верю. И ты верь в свои силы, без веры трудно в искусстве.
— А как оно получается, это искусство?
Михаил Ефимович мотнул головой и прищелкнул языком.
— Ты бы, Саша, задал мне какой-нибудь вопрос полегче, — добродушно засмеялся он. — Это, понимаешь ли, загадка, я ее всю жизнь разгадываю, и не всегда получается, представь себе.
— Чудно как-то, — согласился Саша.
— Это, видишь ли, сложный вопрос, — пытался серьезно объяснить Михаил Ефимович. — В двух словах не скажешь. Многие люди тратят десятки лет, а то и целую жизнь, чтобы постигнуть эту самую суть. Кажется, все просто, а на самом деле удивительная тайна. Сколько я в своей жизни видел сосен — и маленьких, и высоких, целые сосновые рощи и леса, а ни одной не запомнил так ярко, как сосну во ржи, написанную на куске полотна художником Шишкиным. Или, возьмем, например, утреннюю зарю, восход солнца. Ты когда-нибудь видел солнечный восход?
— Где его увидишь? Меня никогда не будят так рано. Это красиво?
— Дело не в том, что красиво. Это примечательно совсем в ином отношении. Все, что окружает тебя — скажем, поля, леса, деревня, река или море, горы или степь, — было таким же и ночью, до наступления зари. Но восходящее солнце бросает на все такой свет, что мы вдруг по-новому видим мир. Впрочем, я завтра покажу тебе восход, сам посмотришь.
— Здорово, — обрадовался Саша. — Обязательно разбудите, я встану.
— Договорились, — подтвердил Михаил Ефимович, — Но это я так сказал, для примера, и, может быть, не совсем удачного. Сосна, восход солнца — это всего-навсего чудо природы, оно еще не объясняет искусства. Искусство творит человек. Ты должен понять, Саша, что сам по себе пейзаж, каким бы он ни был, не является картиной. Картину может написать только художник, глядя на пейзаж, освещая его светом своей мысли, своего чувства. На этот счет существует много рассуждений, написаны тысячи книг, и, чтобы нам с тобой не заблудиться в дебрях, я расскажу один случай из моей практики. Вот слушай, как искусство связывается с жизнью.
Саша притих.
— Зимой сорок второго года, — начал свой рассказ Михаил Ефимович, — мы с одним известным режиссером снимали большую военную картину о наполеоновском нашествии на Россию. Для съемок нужно было много солдат, а в Москве в ту пору почти совсем не было свободных мужчин: большинство ушло на фронт, а оставшиеся работали на заводах. И тогда к нам на студию прислали курсантов пехотного училища. Случилось так, что для одной небольшой, но очень важной роли мы решили попробовать одного курсанта, который, к нашему счастью, до призыва на военную службу учился в театральной школе. Он оказался способным малым, и мы поручили ему небольшую роль солдата, попавшего в плен к врагам. По ходу действия враги жестоко пытали русского солдата, избивали и мучили его, но он не выдал товарищей. Его повели на расстрел. Он повернулся к своим палачам, встал во весь рост и крикнул: