Выбрать главу

— Вы можете уничтожить меня, но никогда не сломите русский народ, не убьете свободу. Все равно на нашей стороне жизнь, а на вашей смерть!

Он яростно набрасывался на карателей, бился с ними врукопашную до тех пор, пока раздавшиеся в упор несколько выстрелов не повалили его на землю. Молодой человек сыграл свою роль с такой страстью, что сразу же покорил всех, и зрители всегда аплодировали нашему солдату. Он оказался настоящим артистом.

— Он и теперь снимается в кино? — спросил Саша.

— Нет, больше он никогда не снимался. Он остался военным, ушел на фронт, сейчас он полковник. Но слушай, что было потом. После того как мы сняли наш фильм, прошло более двух лет. Война приближалась к концу. Наша армия освобождала Европу, и я с киноаппаратом в руках тоже шагал на запад. И вот в один из таких дней, когда мы перешли границу Германии и подходили к Эльбе, на дороге нам встретилась большая группа узников фашистских концлагерей, освобожденных танкистами из неволи. Эти измученные люди сошли на обочину и, еле держась на ногах, приветствовали нас. И вдруг я услышал, как кто-то в толпе несчастных закричал:

— Михаил Ефимович! Это же я! Узнаете?

На меня смотрел худой высокий человек с ввалившимися глазами, небритый, с выбитыми зубами. Он улыбался мне, протягивал руку. Что-то знакомое мелькнуло в выражении его глаз. Но я никак не мог вспомнить, где встречал этого человека.

— Не узнаете, Михаил Ефимович? — сказал он слабым надломленным голосом и закашлялся. — Помните, снимали меня в сорок втором? Курсант пехотного училища, недоученный артист.

Я еще раз внимательно посмотрел на него и узнал бывшего молодого курсанта и артиста. Мы бросились друг к другу и по-братски обнялись.

— Какая судьба, — сказал мне солдат, вытирая слезящиеся глаза. — Я был в плену, в концлагере, прошел все круги ада.

Я с жалостью смотрел на него, хотелось сказать ему доброе утешительное слово.

— Теперь-то все кончилось, — начал я. — Поздравляю вас со свободой. Вы живы, какое счастье.

— Помните наш фильм? — спросил меня солдат с какой-то гордостью. — Благодаря ему я выдержал муки и победил смерть. В тяжкие минуты я говорил моим палачам, как тогда в нашем фильме: «Вы можете уничтожить меня, но никогда не сломите русский народ, не убьете свободу. Все равно на нашей стороне жизнь, а на вашей смерть!» Оно так и вышло, наша взяла.

Мы еще раз обнялись на прощание, и я побежал догонять свой батальон.

Михаил Ефимович положил руку на Сашино плечо, дружески похлопал, притянул мальчика к себе.

— Вот она как бывает, Саша. Живой человек делает искусство, а оно учит его жить.

Саша прижался к Михаилу Ефимовичу, долго молчал.

— Так что же, — спросил оператор, — пойдем завтра смотреть восход солнца?

— Обязательно, Михаил Ефимович. Не проспите, пожалуйста, раз обещали.

— Ложись спать, завтра у нас много дел. И восход смотреть, и Борис Лукич прилетит, съемки начнутся. Горячая пора.

Саша забрался под одеяло и вскоре заснул крепким сном.

На восходе солнца

Михаил Ефимович сдержал слово, разбудил Сашу перед зарей и повел смотреть восход солнца.

Когда вышли из дома, на улице было еще темно.

— Пойдем на курган, — предложил Михаил Ефимович. — Оттуда увидим все окрестности.

Поеживаясь от холода и пряча голову в поднятый меховой воротник, Саша молча шел за оператором. Снег скрипел под ногами, морозный ветерок пощипывал щеки. В темноте чернели силуэты домов, кое-где в окнах светились огни. Где-то лаяла собака, и другая отвечала ей издалека, с южной окраины поселка. За низким дувалом блеяли овцы, мычала корова. Навстречу шла женщина с двумя ведрами воды. Она свернула с дорожки, поставила ведра на снег, звякнув железными дужками.

— Здравствуйте, — поклонилась женщина, провожая любопытствующим взглядом Михаила Ефимовича и Сашу.

Когда они поздоровались и прошли мимо, женщина снова взяла ведра, понесла к своему дому.

Постепенно рассеивалась темнота. Все предметы и дома становились более различимыми, отчетливо белел снег на вершине кургана. Подъем был некрутой, и Саша не успел устать, как уже достиг вершины. Оглянулся на поселок и ахнул от удивления: над домами поднимались прямые столбы белого дыма, медленно выплывающего из печных труб и уходящего в чистое синее небо. Этого он никогда еще не видел и ни за что не поверил бы, если бы ему сказали, что так бывает.