Михаил Ефимович бодро покрикивал, требуя, чтобы осветители точнее направляли свет, куда он указывает.
Появился Борис Лукич, объяснил, что надо делать, как играть в этой сцене.
— Помнишь, что происходит по сценарию? Тебя покусали волки, ты истекаешь кровью. Поднялся жар, голова разламывается от страшной боли. Все плывет, как в тумане, начинается бред. Ты из последних сил удерживаешься от крика, от стона. Тебя долго везли на машине через степь, ночью, в страшный ливень и грозу. Растрясли в дороге, измучили, наконец, положили в комнату аэропорта, говорят, что скоро прилетит самолет. Все о тебе заботятся, особенно доктор Джамила, шепчут ласковые слова, утешают, а тебе хочется кричать от боли. Но ты же мужчина, держишь себя в руках, терпеливо ждешь. И вот прилетает самолет, появляется летчик Павлов. Когда он подходит к тебе, ты открываешь глаза и узнаешь своего друга.
— Я все помню, — сказал Саша, — Начинайте снимать.
— Лежи спокойно, не суетись.
— Ладно.
— Все готово, Маргарита Сергеевна? — крикнул через плечо Борис Лукич.
— Готово, Борис Лукич, — ответила Маргарита Сергеевна. — Можно начинать, Петенька?
— Давайте, — сказал Саша и отвернулся к мокрому окну.
Съемки этой сцены продолжались значительно дольше, чем представлялось Саше вначале. Хотя он делал все так, как требовал Борис Лукич, режиссер иногда останавливал его, что-то обдумывал и просил делать по-другому. Эти неожиданные перемены и повторения нисколько не утомили Сашу, ему даже нравилось, что с ним так долго занимаются.
Удивительным был дождь за окном, вспышки молнии, мокрый плащ летчика Павлова, пришедшего в комнату, где лежал Петя, тихий голос режиссера и внезапный крик на весь павильон:
— Тихо! Съемка! Мотор!
Удивительной была и доктор Джамила в белом халате и накинутом сверху парусиновом плаще с капюшоном. На этот раз Мурзаева играла так хорошо, что ни Борис Лукич, ни Маргарита Сергеевна не сделали ей ни одного замечания.
«Наверное, подтянулась», — подумал Саша.
Вскоре съемочная группа перешла на новую декорацию. Это был тот же степной аэровокзал, только с другой стороны. В правом крыле аэровокзала разместился буфет, где летчик Павлов пил чай и закусывал. Здесь также все было самое настоящее, к чему Саша уже привык и чему перестал удивляться. Широкая стеклянная дверь из буфета открывалась прямо в сторону летного поля, где простиралась широкая степь и синело высокое небо под бесконечной равниной. Хорошо сделанные вещи теперь нисколько не удивляли Сашу и не вызывали подозрительности. И только однажды мальчика взяло сомнение, когда он увидел в павильоне точно такой же самолет, на каком прилетел Павлов в совхоз. Выйдя из буфета, Саша остановился перед самолетом, долго и подозрительно разглядывал его.
— Вот так смастерили! — сказал он вслух самому себе, ощупывая руками шасси. — Ни за что не поверил бы, если бы не знал, что он бутафорский. Ловко сделано.
— Да это же самый настоящий, — засмеялся осветитель. — Понимать надо, парень.
Пристыженный Саша поспешил уйти из павильона.
— Не угадаешь, чему здесь удивляться, — ворчал он себе под нос. — Не разберешь, где у них настоящее, а где понарошку.
Домой Сашу привозили часов в пять дня. Ни в его дворе, ни рядом в это время не было никого из дворовых и школьных товарищей: все уехали на дачи и в пионерские лагеря. Саше даже обидно было, что никто не видит, как его привозят и увозят на машине, как ласково разговаривает с ним Маргарита Сергеевна. «Посмотрели бы ребята, какой я артист, — думал Саша. — Никто не сказал бы, что я задавака, вон я какой простой, совсем не задираю нос, первый здороваюсь с дворничихой и с Архиповой бабушкой».
Но однажды его тщеславие было удовлетворено. Это случилось утром, часов в семь. Только вышел он из подъезда и взялся за ручку дверцы студийной «Волги», на черном лоснящемся боку которой было белыми буквами написано «Киносъемочная», как из-за угла со скакалкой в руках выбежала Тома, бросилась к машине.
— Здравствуй, Саша!
Саша обрадовался этой встрече, приветливо помахал рукой.
— Приветик, Томка!
Тома потрогала пальцами машину:
— За тобой такая ездит?
— За мной, — сказал Саша скромно. — Хочешь прокатиться?
Томка закивала.
— Прокатим ее, дядя Коля? — попросил Саша шофера. — Вон до того сквера, пожалуйста.
— Ладно, — согласился дядя Коля, открывая дверцу. — Обратную дорогу найдешь?
— Найду, дяденька.
Тома важно устроилась рядом с Сашей на широком мягком сиденье «Волги», высунулась в открытую дверцу, крикнула дворничихе, подметавшей дорожки в саду: