Мы прошли один километр, два, три. Товарищи заставляют меня пригибаться, потому что я очень высок ростом. Это меня пугает, и я что-то говорю им шепотом, а они смеются надо мной, говорят громко и спокойно. Но я все равно не решаюсь говорить громко. Они смеются. Впереди на снегу я вижу черную точку. Кто-то кричит: «Ложись!» И я сразу падаю на снег.
Мы осторожно подползаем к черной точке и вскоре различаем в ней лежащего человека. Человек слегка засыпан снегом, мертвый...
Я долго пересиливаю себя, чтобы посмотреть на труп. Я никогда до этого не видал человеческого трупа.
Наконец открываю глаза и смотрю на лицо мертвого. Оно неподвижно, но, словно живое, смотрит на меня знакомым взглядом. Я цепенею от непонятного чувства, которое охватывает меня. Да, я теперь узнаю: это мой сосед по вагону, с которым мы ехали сюда три дня назад.
Мы идем дальше. Я ничего не замечаю и думаю только о том, что этот человек такой же, как и я, и что, собственно, я так же могу сейчас умереть. Да, я должен умереть именно сейчас, потому что он был моим соседом. Я чувствую, как в горле у меня появляется твердый комок, и мне становится невыносимо душно. Я зарываюсь лицом в снег и теряю сознание.
Очнулся я в теплой землянке. Это была не та землянка, из которой мы ушли. Мои спутники здесь, но и другие, чужие, люди окружают меня. Они не сразу замечают, что я очнулся. Наверное, я долго лежал в забытьи и надоел им. Я открываю глаза, поднимаю голову. На меня посмотрел только один человек, позвал кого-то. Остальные не обращают внимания. Я сразу вспоминаю, что случилось со мной. Меня, наверное, донесли сюда товарищи. Я пробую подняться на локти, но не могу. Прямо передо мной стоит девушка с веселым лицом и протягивает мне стакан.
У меня мутится в глазах, кружится голова. Но на этот раз не от страха, а от стыда. Мне стыдно, что я лежал в обмороке, а девушка приводила меня в сознание.
Она подхватывает одной рукой мой затылок и подносит к моим губам стакан.
— Пей, — говорит она. — Это поможет.
Я жадно пью, не чувствуя никакого отвращения. Я сразу узнаю, что это водка, хотя раньше никогда не пил ее. Я выпиваю стакан водки легко, как стакан чаю. Жгучая влага разливается по моему телу, и через несколько минут я встаю на ноги. Бойцы, находящиеся в землянке, занимаются своими делами. Я стараюсь скрыть волнение, но это мне не удается. От сильного нервного потрясения я весь дрожу и ничего не могу сделать с собой. Одна только девушка смотрит на меня. Она понимает, что со мной происходит. И мне стыдно перед ней. Я начинаю ходить по землянке, но едва прошелся два раза, как ноги мои ослабевают, и я опускаюсь на пол в углу. Вслушиваюсь в разговоры и крики, пытаюсь понять, о чем говорят люди. Кто-то выкрикивает чью-то фамилию, этот крик подхватывают другие и повторяют несколько раз, ходят по землянке, хлопают дверью. Мне эта фамилия кажется знакомой, и я успокаиваюсь оттого, что наконец-то слышу понятные мне слова.
Ко мне опять подходит девушка, и я смотрю на нее, стараясь что-то вспомнить. Да, я не должен перед ней лежать в обмороке, это очень стыдно. Я хочу шевельнуться, она о чем-то спрашивает меня. И я говорю ей:
— Да, это я. Это моя фамилия. Зачем они кричат?
И теперь я вспомнил, что они выкрикивали мою фамилию.
— Вот он, — говорит девушка кому-то.
Ко мне подходит коренастый человек в полушубке и говорит что-то простое, но чего я сразу не могу понять. Одно мне ясно: я должен идти за ним.
Я закрываю глаза, чтобы не кружилась голова, и встаю шатаясь. Слышу тихий смех девушки, открываю глаза, иду за человеком в полушубке.
Теперь у меня нормальное необморочное состояние, но я пьян. Это я понял сразу, хотя раньше никогда не был в таком положении.
Мы выходим из землянки. Над нами гудят самолеты. Мой проводник говорит:
— Подождем здесь, пока эта сволочь улетит.
Я сажусь на бревна, опускаю на ладони тяжелую голову. Морозный воздух освежающе действует на меня.
И вот мы идем «в роту», как сказал мне мой спутник. Теперь я понимаю все, что он мне говорит, но не отношу это прямо к себе. Мне кажется, что это какие-то двое других идут где-то по снежному полю, среди редкого леса, идут «в роту» без видимой надобности.
— Ты пригибайся к земле, — говорит мне мой спутник. — Такую каланчу снесут в одну минуту.
Я вспоминаю убитого земляка и понимаю, что значит «снесут в одну минуту». Это он только говорит «в одну минуту», а снесут в один миг. Я так низко пригибаюсь к земле, что не могу быстро идти. Спина с непривычки ноет, и меня раздражает каждый звук.
С передовой к нам доносятся выстрелы. Я еще ниже пригибаюсь к земле.
Снизу мне видны небольшие холмы, открытые полянки, пересеченные хвойными зарослями, да стройные елки со свечками. Все осыпано снегом, замерло в благоговейной тишине.