Что-то бьет меня по коленям и мешает идти. Это фотоаппарат, который повис у меня на шее и болтается на ремешке. Нет, я не могу его бросить в снег. Он мне нужен. Я умею хорошо снимать, а на фронте бывают интересные виды. Это говорили мне друзья, когда провожали в военкомат, и тогда я обещал им снять что-нибудь особенно редкое. Какая глупая мечта! Швырнуть бы этот аппарат к чертовой матери в сугроб, но жалко — он мне много послужил.
— Стой! — говорит мне товарищ хриплым, простуженным голосом.
Мы останавливаемся на опушке. Я смотрю на прямую фигуру спутника, а сам все ниже пригибаюсь.
Спутник мне говорит:
— Вон та полянка простреливается «кукушкой». Будь осторожен, иди за мной следом и делай, как я.
Я уже слышал, что значит «кукушка», и поэтому ниже пригибаюсь к земле, будто мне на плечи взвалили мешок зерна.
Товарищ мой быстро пробегает несколько шагов и внезапно падает в снег. «Убили!» — думаю я. Но он делает мне знак рукой.
Я так же подбегаю к нему, падаю рядом. Теперь мне хорошо и спокойно.
Приятель опять поднимается, броском прорывается вперед, снова падает в снег. Я делаю то же самое. Он бежит в третий раз. Я поднимаюсь следом и чувствую, как у меня кружится голова от водки.
Когда ложусь рядом с товарищем, он говорит:
— Теперь самое сложное будет. Внимательно следи за мной.
Я киваю ему головой.
Он пружинисто поднимается с места, стремительно летит вперед, бросая свое тело то влево, то вправо, приседая на колени, падая на руки и снова вскакивая. Едва успевает он проскочить мимо синей елочки, как откуда-то мелким горохом сыплется дробь автомата. Если бы я не видел, как с елочки упало несколько веточек, я, может быть, не испугался. Но то, что я видел, приковывает меня к земле. Я пытаюсь подняться и не могу. Мой товарищ кричит мне:
— Беги!
Я поднимаюсь на колени, приготавливаюсь, срываюсь с места и в полной растерянности бегу по следу товарища. Страшная тишина мучает меня. Я жду выстрела, как избавления от мук. Я бегу изо всех сил, проваливаюсь в сугроб, вскакиваю на ноги, выпрямляюсь в полный рост и, уже не сгибаясь, снова бегу. Когда, разгоряченный и мокрый от пота, падаю на снег, вспоминаю, что слышал несколько выстрелов.
Тяжело дышу и не могу говорить. Товарищ встает на ноги, молча идет дальше. Я несколько минут лежу неподвижно, хотя отчетливо понимаю, что надо встать и идти следом. Через несколько минут я иду за ним.
Теперь я чувствую себя так, будто пережил уже все самое страшное на свете, и ничего не замечаю. Помню только, что еще долго иду вслед за товарищем, спускаюсь в блиндаж и вижу незнакомых людей. Чувствую, как по ногам бьет висящая на ремешке «лейка».
«Хоть бы не разбили «лейку», — думаю я. — Жалко будет, если сломается. Сколько хороших кадров снял этим аппаратом».
Не знаю, как мы дошли до роты. Рассеянно здороваюсь с людьми. Мне никто не отвечает, никто не смотрит на меня. Только один небритый солдат в белом полушубке мельком бросает взгляд в мою сторону и тут же снова нагибается к пулемету. Несколько других солдат над чем-то возятся на полу блиндажа. В первую же минуту я увидел среди них человека с разбитым лицом, которого поддерживали несколько рук, а медсестра обматывала вокруг головы бинт.
— Иди за мной, — дернул меня за рукав мой спутник и вышел из блиндажа в траншею.
Мы не успеваем сделать и двух шагов, как над нами просвистел воздух, и в то же мгновение ушанка слетела с моей головы. Я падаю на дно траншеи, придавливаю коленом шапку. Вижу, что она прострелена, беру ее в руки и, не надевая на голову, ползу на коленях.
За изгибом траншея стала шире. Прямо перед нами в проходе сидят люди. А в ячейке, в двух шагах от живых, лежит закоченевший труп с искривленным ртом, в расстегнутой опаленной шинели. Четверо живых сидят под стенкой с дымящимися котелками на коленях и весело разговаривают, старательно вылавливая из щей капусту и кусочки мяса.
Первым увидал нас пожилой мужчина с усами, закрученными вниз. Сделав движение к моему спутнику говорит:
— Дывиться, связной прийшов. Доставай котелок та налывай щей из термоса.
Перед моими глазами поворачивается красная шея, и я вижу спокойное бритое лицо, рассеченное шрамом от глаза к уху.
— Товарищ лейтенант, — говорит ему мой спутник, — ваше приказание выполнено. Донесение доставил на КП. И привел пополнение.
Он кивает на меня. Значит, я — «пополнение».
Но лейтенант даже не смотрит в мою сторону, отворачивается к котелку, и опять я вижу его красную шею.
— Садитесь, — говорит он нам. — Ешьте, пока горячее.