– Ну конечно, – закричал он. – Не веришь, что ли? Где у тебя тут рояль, сейчас сыграем в четыре руки.
– А я думал... – растерялся я.
– Знаю, что ты думал, – перебил Стас. – Я тебе обещал, значит, привезу. Только... понимаешь, какое дело... Она опять пропала!
– Как? – не понял я.
– А вот так. Чиж говорит, она теперь готовит материал про бродяг, про бомжей. Все время лазит по каким-то подвалам, чердакам. Ну, ничего, найдется. Теперь я не сомневаюсь!
Больше мы к этой теме не возвращались. Весь вечер пили чай. Стас веселил нас, рассказывал анекдоты. Но в конце я все-таки не удержался, спросил:
– Слушай, я теперь все понимаю, кроме одного: как она собиралась разбогатеть?
– Очень просто, – ответил Северин. – Издать свой “Дневник”. Только, говорит, надо туда еще материала добавить...
Кто не спрятался
Раз, два, три, четыре, пять, я иду искать.
Кто не спрятался - я не виноват.
Детская считалка
1
Сквозь сон мне казалось, что я слышу, как дед шлепает по квартире. Скрипела дверца холодильника, громыхал чайник. "Жалко деда, - привычно подумал я, зарываясь глубже в теплое одеяло, - помирает дед". Три недели назад, когда дозвонилась до меня тетя Настя и сообщила, что дело плохо, а ухаживать некому, я взял месяц за свой счет и прилетел. Месяца хватит, вздохнув для приличия, деловито сказала по телефону тетя Настя, онколог говорит - в любую минуту...
Я поднес к самым глазам руку с часами, сонно пытаясь определить, что показывает светящийся циферблат. Половина седьмого. Февральская темень за окном. Вздохнул, перевернулся на другой бок и вдруг понял, что совершенно не сплю, а лежу, затаив дыхание и напряженно прислушиваясь.
Дед помер три дня назад, а вчера мы его похоронили.
Осторожно, стараясь не скрипнуть пружинами, я сел на кровати. В прихожей горел свет. Я на цыпочках вышел в коридор и остановился на пороге кухни. За столом, положив локти на клеенку, сидел Валиулин и прямо из банки ел консервированного лосося. Выпуклые стекла его очков приветственно сверкнули, и он с набитым ртом сделал жест рукой, как бы приглашая меня разделить с ним трапезу. Валиулинское круглое лицо, крепкое и скуластое, как антоновское яблоко, выражало максимум доброжелательности. Но, стоя в одних трусах, босиком, с поджатыми на холодном полу пальцами, я чувствовал, как меня охватывает раздражение.
- Незаконное вторжение в квартиру, - сказал я хмуро. - Давно кодекс не перечитывал?
Проглотив кусок, он радостно хихикнул:
- Двери запирать надо!
Я еще постоял, посмотрел на него в упор, но ни черта больше не высмотрел на его физиономии и пошел за тапочками, по дороге прихватив из ванной халат. Когда я вернулся, Валиулин, пыхтя и отдуваясь, пил чай из большой дедовской кружки. Сев на табуретку напротив него, я, как мог более холодно, поинтересовался:
- Чем обязан?
От чая у Валиулина запотели очки, он снял их, стал протирать мятым, не слишком свежим платком. Его маленькие близорукие глазки покраснели, в уголках стояла влага.
- Да вот... Ехал мимо. Дай, думаю, загляну поболтать...
- Понятно, - кивнул я. - Полседьмого утра - самое времечко. Для светских визитов.
- Сам знаешь, какая работа, - простодушно развел руками Валиулин, не желая замечать моей иронии. - Заехал, значит, а ты того... Спишь. Решил: чего будить? Поем пока...
Тот, кто плохо знает Валиулина, может, и купился бы. Но я, слава Богу, знаком с ним лет десять. И ни на секунду! не усомнился, что он неспроста строит тут из себя валенка, что у него ко мне дело. А я никаких дел иметь с ним не желал. Вообще, разбуженного спозаранку человека легче легкого привести в раздражение. Явился под утро бывший начальник, заметьте, незваный, морочит голову, а ты сидишь перед ним недопроснувшийся, полуодетый и должен почему-то его слушать.
- Простой ты, Валера, как этот стол, - сказал откровенно зло. - Заехал поболтать, заодно поел. Мы с тобой, между прочим, два года не виделись. И запросто можем еще двадцать два не увидеться.
Он по-птичьи склонил голову набок, словно приценивался ко мне, как к товару в витрине, и вдруг спросил:
- А что, обратно не тянет?
В груди у меня похолодело. "Вот гад-то?" - подумал я. Уж в чем не могло быть сомнений, так это в том, что Валиулин ввалился ко мне с утра пораньше не за тем, чтобы звать меня на работу.
- Не тянет, - отрезал я, очень надеясь, что голосу меня при этом железный, а лицо каменное.
- Неужели все еще дуешься?
Тут уж я не удержался, хмыкнул:
- Хорошее ты слово нашел. Точное. Именно так: дуюсь.
- Зря, - сообщил он, подумав немного. - Другой на твоем месте спасибо сказал бы. Тебя ж фактически из тюрьмы вытащили. Нехорошо. Неблагодарно.
- Вытащили? Из тюрьмы? - Я попытался заглянуть ему в глаза, чтобы понять, насколько серьезно он говорит, но ничего, кроме сверкания стекол, не увидел. И, решив не заводить опять старую пластинку, махнул рукой: - Ты не хуже меня знаешь, что я ни в чем не был виноват.
Валиулин хохотнул:
- А ты думаешь, в тюрьме одни виноватые сидят?
Мне надоел этот глупый, бессмысленный разговор. Демонстративно зевнув, я вяло пожал плечами:
- Довольно странное рассуждение для зама начальника отдела МУРа.
- Начальника, - поправил он меня. - Странное рассуждение для начальника отдела.
- Вон чего. А Макарыч, значит...
Валиулин удрученно развел руками:
- На пенсии. Возраст, возраст...
- Молодец, - похвалил я его. - Растешь. Может, еще и генералом станешь. Давай говори, что нужно, я дальше спать пойду.
Валиулин посмотрел на меня удивленно, будто я сморозил глупость, и сказал:
- Так ведь я и спрашиваю: обратно не тянет?
Я молчал. Я не знал, что говорить. Тянет? Не тянет?
- В розыск? - выдавил я из себя, с ужасом ощущая, что нет в моем голосе железа, а лицо совершенно некаменное.
Валиулин помотал головой:
- Сразу в розыск нельзя. Не поймут.
И тут я страшно разозлился. На Валиулина. На себя. На весь мир. Кто это не поймет? Кому надо, все прекрасно понимает, а если не понимает - значит, не хочет. Формулировочки. Я встал, гордо запахнул старый дедовский халат, сказал с достаточной, как мне казалось, издевкой:
- У вас что, недобор в постовые на вахте? Так я вообще-то не безработный. Я вообще-то юрисконсульт на большом заводе. У меня, между прочим, квартальные и тринадцатая...
- Сядь, не ерепенься, - неожиданно жестко сказал Валиулин, и я чуть было по привычке не выполнил приказ, но в последний момент гордо остался стоять. Тебе что-нибудь говорит такая фамилия - Зиняк?
Я механически кивнул.
Со времени моего приезда мне приходилось слышать ее чуть не каждый день. В очередях, на лавках перед подъездом говорили о Зиняке, даже вчера на дедовских поминках рассказывали какие-то новые ужасные подробности. Зиняк был участковым в здешнем микрорайоне и жил с женой и двумя дочками в соседней "хрущобе", на первом этаже. Сейчас история, как положено, обросла немыслимыми деталями, но, если их отбросить, произошло, видимо, вот что. Зиняк после рабочего дня ужинал с семьей и вдруг увидел в окно, что из подъезда дома напротив выходят трое не известных ему мужчин с сумками и чемоданами. Как был, прямо в тренировочном костюме, он выскочил на улицу. Что там произошло дальше, точно установить трудно: как на грех свидетелей в этот час рядом не оказалось. Но можно предположить, что Зиняк попытался остановить неизвестных, те побежали. Судя по следам, оставшимся на месте происшествия, он догнал одного из них, они сцепились, упали, стали бороться в снегу, и тут, вероятно, вернулся один из тех, что успели убежать, и ударил Зиняка ножом в спину. За углом их ждала машина - кто-то запомнил, что тем вечером там стояли "Жигули" с погашенными огнями, но на номер, конечно, внимания не обратили. Даже цвет не разглядели толком, потому что автомобиль стоял в тени дома, в неосвещенном месте, и был к тому же, как показалось свидетелю, весь заляпан грязью.