"Сколько же это выйдет?" – подумал Ли Си Цын и запросил дополнительные сведения: о возможной урожайности свеклы, содержании в ней сахара и выходе спирта. Расчет показал: с засеянной площади они могут получить от 10 до 25 тонн спирта, в зависимости от урожайности и сахаристости.
"Куда им столько?" – удивился командор. Ясно, что выпить такое количество вдвоем они не смогли бы за всю жизнь, даже если бы им дали умереть своей смертью. Командор уже тянулся к клавиатуре, чтобы снова проанализировать содержимое памяти пилота и профессора, на этот раз на предмет планов и намерений, связанных со спиртом, и тут его осенило. Он вспомнил, как, читая неделю назад историческое исследование о двадцатом веке, наткнулся на фразу, бывшую в ходу на территории СССР (так тогда называлась Конфедерация): "У них валюта твердая, у нас – жидкая".
"У них" – это в Атлантическом Союзе. Твердая валюта – металлические монеты, банкноты из плотной бумаги, наконец, пластиковые карты. "У нас" – в КНГ. "Жидкая валюта" – это любые спиртосодержащие жидкости, пригодные для питья, с концентрацией спирта не менее сорока процентов, а иногда в ход шли и более разбавленные. И даже непригодные…
Так вот зачем им столько спирта! Наверное, считают, что будут теперь обеспеченными людьми… Командора разобрал хохот. Надо же – они полагают, что спирт до сих пор сохраняет валютные свойства!
Отсмеявшись, он даже слегка посочувствовал несчастным живым ископаемым, не ориентирующимся в реалиях двадцать пятого века. Может, сказать им, подумал командор, а потом махнул рукой: кому они нужны, кандидаты в покойники? Он вернулся к документам, и тут зазвонил телефон прямой связи с начальником управления.
– Над чем это вы так смеетесь, командор Ли? – спросил начальник. – Расскажите мне, я тоже хочу посмеяться.
Ли Си Цын поморщился: ему напомнили о сплошном прослушивании кабинетов. Несколько утешало лишь то, что начальника управления тоже наверняка слушали – еще более высокие начальники.
– Да вот, разобрался, зачем им свекла, – ответил командор и несколькими фразами обрисовал ситуацию.
Смеха в трубке он не услышал. Начальник помолчал несколько секунд, а потом выдал такое, что мог сказать только он один, с его уникальным чувством юмора:
– Знаете, командор, не будем спешить с судебным процессом. Пусть гонят свой спирт, а мы посмотрим, что они станут с ним делать дальше.
Конец третьей части
Эпилог.
А. Макаревич
Несмотря на глобальное потепление, во второй половине ноября по утрам хорошо подмораживало, да и днем температура не поднималась выше нуля.
Завадский сидел в штурманском кресле перед пультом управления машины времени и отчаянно зевал. После каждого зевка профессора начинала колотить крупная дрожь – частью от холода, частью от недосыпа. За последние трое суток они спали от силы часа четыре, а остальное время остервенело работали: гнали спирт, делали из него эфир (тут-то и пригодились умопомрачительные количества серной кислоты, еще и мало оказалось), смешивали их, а по ночам заливали в баки. В последнюю ночь они не спали вообще. Спилили старую березу, мешавшую взлету. Перетащили самолет трактором на бывшее свекольное поле, превращенное во взлетно-посадочную полосу. Юрий Михайлович, вечная ему память, проектировал ракетоносец так, чтобы он мог подниматься и с грунтовых полос тоже, а земля, укатанная катком, слегка политая осенним дождем и прихваченная морозом, подходила для этой цели не хуже бетона.
С трактора перетащили в самолет аккумулятор: его емкость была побольше, чем у снятого с бензовоза. Тот, впрочем, тоже оставили – на всякий случай. Напоследок профессор успел сделать из березовых чурок полсотни литров метилового спирта, который слили в самодельный бак на три куба, установленный в бомбовом отсеке. Туда же еще раньше перекачали остатки украденного АИ-98. В этом баке помещалась специальная топливная смесь для запуска и прогрева моторов, а дальше они должны были работать на смеси спирта и эфира.
Когда-то надо было и продуктов на дорогу заготовить…
И уже совсем напоследок перетащили из трактора в самолет весь инструмент, какой там был, не разбирая.
Солнце еще не поднялось, но до рассвета оставалось уже немного. Позади самолета Завадскому с его места была видна, насколько это позволяло остекление штурманской кабины, куча хлама: остатки смесительного узла, переделанного в гигантский самогонный аппарат, обрезки труб, куча ящиков; сбоку приткнулся трактор "ЧТЗ", в кабине – два универсальных сельскохозяйственных робота. Винты крутились на малых оборотах, и ящики слегка качались – или это только казалось профессору с недосыпа.
Марков сидел на командирском месте и проверял моторы, слегка добавляя газ то одному, то другому. Моторы послушно прибавляли обороты, зажигание было выставлено безупречно. От работы моторов самолет слегка дрожал, и в его баках колыхались почти шестьдесят тонн топливной смеси. Рассчитывая, сколько спирта можно получить из собранной свеклы, командор учел только содержащийся в ней сахар, клетчатку он совершенно упустил из вида. А зря.
ОВ кабине стоял густой дух колхозного медпункта: запахи эфира, медицинского спирта, и еще спирта, уже не медицинского, и сала с чесноком, которыми колхозники благодарят своего "дохтура", на самом деле чаще всего лишь фельдшера.
Завадский представил, как вся лежащая позади самолета куча повалится, когда моторы заработают в полную силу и в нее ударит воздушный поток, потом подумал: "А, неважно!" – и в памяти тут же завертелись слова песни, услышанной четыреста лет назад: "Мне уже не важно… Все не так уж важно… Вот привязалась, зараза!"
Чтобы хоть как-то отвязать заразу, он спросил Маркова:
– Володя, а умение гнать самогон – это тоже от вашей цыганской бабушки?
– Нет, это от русского дедушки. Первый самогонщик на селе был, как приезжало начальство из района или из области, всегда нашей самогонкой угощали. На сколько уходить будем?
– Часов восемнадцать-двадцать продержимся в воздухе?
– С таким запасом – не меньше суток!
– Вот и хорошо. Я поднял опережение до семисот тысяч. Махнем сразу на две тысячи лет. Все-таки должно же здесь что-то когда-то измениться!
– А мы не зароемся в землю и не улетим куда-нибудь в Африку?
– Ну что вы, Володя! Я же отрегулировал электроды. Нас снесет максимум метров на триста по вертикали и на несколько километров по горизонтали. Если только какая-нибудь молния опять не вмешается, – но я пока не вижу причин для подобных опасений.
– Алексей Иванович, послушайте еще раз эфир, – напомнил Марков. Завадский принялся крутить ручку настройки радиостанции. Через пару минут он сказал:
– Пусто, Володя. Молчание.
– И на панорамном ничего… Не нравится мне это. Подозрительно. Не могли же они до такой степени потерять бдительность!
– Какая, к черту, бдительность? Они пятьсот лет ловят шпионов, которых сами придумывают. Ясно, что с таким опытом перед настоящими злоумышленниками они спасуют. – Профессор помолчал и добавил: – Даже перед такими, как мы с вами… Володя, моторы прогреты, чего тянуть – летим?
– Летим, Алексей Иванович.
Марков посмотрел вперед, на лежащую перед ним четырехкилометровую полосу мерзлого грунта.
– Ну, родная, не подведи, – сказал он вполголоса и начал плавно добавлять газ всем шести моторам сразу.
Конец
(С) С. Кусков. 2004 г.